Сара Бергман - Съевшие яблоко

— Мам, ты чего? — только и смог выдавить Никита.

— Бесстыжий, неблагодарный! Я ради него… — она заломила руки, переходя на вой. — Я все думаю, что случилось, будто подменили — голову ломаю. А вон оно что! — наконец, положила сумку — да так шарахнула ей об обувницу, что раздался грохот.

Никита даже если бы нашелся, что сказать — не смог бы вставить ни слова.

— Думал, я ничего не увижу, да? Ничего не пойму?! — и вскинув кулак, шагнула к сыну. Вряд ли замечая, что уже давно стала тому по плечо, — что ты от матери эту поблядушку прячешь? — брезгливо изогнула губы, — совестно? Давай рассказывай! — она плевалась в запале, брызгая в парня слюной. — Рассказывай, где ты эту шлюху откопал?!

— Какую? — Никита глядел на мать широко раскрытыми глазами.

Но та восприняла удивление сына как подтверждение какого-то преступления.

— Он еще и врет! — ахнула и всплеснула руками мать.

Но тут уж и Никитой, который потихоньку приходил в себя, начало овладевать негодование:

— Да что я вру?! — вспыхнул он. — Ты о чем вообще?! Мам, с тобой все нормально?

И из одного только случайного слова она мгновенно сделала самый парадоксальный вывод:

— Мать сумасшедшая! Да, вот именно! Вырастила на свою голову. Правильно, сейчас мать в дурку упрячет, а тут бордель разведет.

Лиза. Мысль пришла только сейчас и Никита, дивясь самому себе, то вообще догадался, понял — это она наверное о Лизе.

— Мам, ты про Лизку что ли? Да мы болтали просто.

— Вот! — она будто получила подтверждение своих слов и даже обрадовалась поводу, — с этого все и начинается! — и, наконец, бесслезно заплакала, — за что мне все это? И так жизнь несчастливая, еще и сын пропащий…

Парень вспыхнул:

— Да в чем проблема? — и, сам того не сознавая, потихоньку начал закипать. — У меня что друзей быть не может?

— Правильно. У тебя никогда друзей не было, никто с тобой водиться не захочет! — мать истерично взвизгнула, возмущенно вспыхнув глазами, — если ты с родной матерью так обращаешься!

Эту песню Никита уже слышал. Почему-то она говорила это раз за разом, с самого его детства. А мальчик, а потом уже парень никак не мог понять, откуда у нее эта уверенность. Он удивлялся, пытался спорить. Но мать была неумолима. А между тем, друзья-приятели у него всегда были. Никита, конечно, не верховодил классом, но и один никогда не ходил. У него со всеми ребятами были отличные отношения, и проблем с общением не было никогда. Вот только мать почему-то в это не верила.

— Да у нее же на лице все написано! Прошмандовка! Курит на улице, плюется! — такой грех мать простить девушке никогда не могла. Хотя, как-то по секрету отец рассказывал Никите, что та сама курить бросила, только когда сыну исполнилось три года.

И тут вдруг мать сменила тон и посмотрела на него с тоскливой жалостью:

— Сына, ну ты же у меня такой валенок, даже не знаешь как подойди — познакомиться. Ты же это от безнадежности. Ну что такое? Девочки с тобой не дружат? Расскажи мне, я же мать, я пойму. — От фальшивой елейности ее голоса у парня тошнота подкатила к горлу.

А от унижения, впервые такого сильного унижения, вспыхнули уши и краска залила лицо.

— Мам, ты что обалдела? Не буду я с тобой это обсуждать. — В нем так вскипело негодование, что слова перестали складываться в предложения.

— Обсуждать он не будет. А с ней будешь?! Потаскуха. Проблядь. Чего ты там не видал?!

А ведь до сегодняшнего дня, до этой самой минуты Никита не слышал от матери ни единого матерного слова. Даже не подозревал, что она их знает. Для матери не существовало ни девчонок, ни мата. Ни ночных клубов, ни пацанских попоек. И как для СССР секса для нее тоже не было.

В крайнем приступе своей ханжеской морали она даже скрывала, как познакомилась с отцом Никиты. И эту историю он узнал от третьих лиц. Хотя родители познакомились чинно-благородно — на свадьбе отцовской сестры. Мать вообще всегда вела себя так, будто ему три года. И до пенсии останется три года.

И так она всегда была неколебима в своей правильности, чистоплотности, что Никита верил. И в детском саду верил, и в школе. И верил даже в тех случаях, когда внутренний голос говорил, что она врет. За чистую монету принимал причитания, что он — ее наказание, что он худший сын из возможных, что «никто так себя с матерью не ведет, как ты», и во многое другое. А сейчас впервые по-настоящему усомнился.

И мать, не чувствуя, не понимая того, только добавляла и добавляла ему повода для этих сомнений:

— Ты куда катишься? Хочешь под забором спиться? Мать для тебя не указ уже?!

Он учился во втором классе и мать велела заниматься лыжами, твердя, что это полезно. И Никита согласился. Мать не давала ему ходить на тусовки и ездить с приятелями в походы, потому что она будет переживать. И Никита терпел. Мать хотела, чтобы он поступал на физмат, потому что юрфак ему «не подходит». И уже склоняла на свою сторону, несмотря на внутреннее сопротивление.

А вот сейчас парень смотрел на нее с высоты своего роста. И неожиданно подумал, что она просто не хочет, чтобы он уехал в Москву. Хочет чтобы тут, возле нее сидел. И ей все равно, что с таким дипломом он потом не устроится, лишь бы не отрывался от нее подольше.

Почему он об этом подумал, да еще в самый разгар ссоры, вспыхнувшей совсем по другому поводу. Но мысль эта неожиданно обозлила.

И Никита с несвойственной ему резкостью сжал губы, и выцедил, как выплюнул:

— Я пошел спать.

Больше всего ему сейчас хотелось поступить как Лиза — развернуться и не оглядываясь уйти, куда угодно, лишь бы подальше от дома. Поступить так, как хочется ему самому, а не его матери.

После того случая в доме профессора воцарился молчаливый мрачный нейтралитет. Будто по бессловесному уговору каждый старался не возвращаться в квартиру как можно дольше. Денис Матвеевич ежевечерне задерживался в институте, и несмотря на снег ездил в выходные на дачу. Хотя и делать там сейчас было совершенно нечего.

Лиза в свою очередь тоже домой не торопилась. Приводила брата из садика, оставляла в комнате и пропадала до ночи.

Где она шлялась профессор не знал и не интересовался. Напротив, каждый раз, когда он чувствовал, что Лизы нет дома грудь его освобождалась, дышать становилось легче.

Мешал только мальчик за закрытой дверью. После памятного разговора с заведующей детским садом Денис Матвеевич невольно начал к нему приглядываться. Будто искал ту самую ненормальность, ждал отклонений. Хотя и видел ребенка всего несколько минут в день — когда тот бегал в туалет, и когда Лиза выводила его помыться. А все остальное время мальчик сидел в комнате один, и так тихо, что его не было слышно. Впрочем, уже начал задумываться Денис Матвеевич, возможно это тоже было не нормально. И поведение ребенка внушало ему все больше беспокойств и подозрений.