Сара Бергман - Чудесная страна Алисы

Но главным было то, что она добилась этого сама и в одиночку. Ни на кого не опираясь — не на кого было опереться.

Ольга села в широкое кожаное кресло, откинулась на спинку и прикрыла глаза. Расслабилась, перебирая события прошедшего дня. Что творилось в отделении, кого сегодня готовили на выписку, кого положили.

Потом почему-то подумала о Воронове. Хотя он даже не был ее пациентом.

Но эти его родственники… Ольга Артуровна не могла точно припомнить, кажется, там были брат и племянник или что-то в этом роде. Но она до сих пор слово в слово помнила то, что они кричали тогда, терпеливо дождавшись ее у ворот:

— Ольга Артуровна, мы к вам… мы вот… мы поговорить…

Там не было особой интеллигентности. Кажется, все они работали на стройке. Простые как жизнь — желания они имели простые:

— А вот нельзя ли… а как бы так сделать… а может…

Все, что угодно, лишь бы завотделением написала «такую бумажку», по которой родственника-шизофреника оставили бы в больнице с концами. А нельзя в больнице — так в богадельне. В приюте, в доме престарелых, в интернате. Все равно где — лишь бы он никогда не вернулся домой.

У них ведь тоже был свой уютный мир.

Ольга Артуровна ответила категорическим отказом.

Но перестать думать об этом не смогла. А каково было бы ей — ей самой — Ольге Артуровне Кенинг, если бы здесь, в ее единоличной квартире жил пациент — брат, муж, любовник?

Впрочем, родственники Воронова особого сочувствия у нее не вызывали. В следующий раз они явились уже с матом-перематом:

— Да ты старая, — тарам-парам, — если не оставишь этого придурка, — тарам-тарам-тарам, — да мы тебя саму… да к себе его в квартиру забирай! Вон, на какой тачке разъезжаешь за наши деньги! Из людей кровь сосешь! А мы с припадочным корячься?! Да за что тебе деньги платят?

С одной стороны — тоже нездоровье, чего от них ждать. А с другой — что бы на их месте испытывала она сама?

С годами Ольга Артуровна, будучи врачом, научилась абстрагироваться. Больные есть больные, а болезнь есть болезнь. Врачи принимают, опрашивают, ставят диагноз в соответствии с МКБ-10, заполняют историю, назначают препараты. Все по правилам, все по методике.

Студенты смеются, врачи, усталые и равнодушные, давно смотрят на пациентов как на предмет. И это правильно, по-другому нельзя. По-другому сама сойдешь с ума.

Человеческая психика — парадоксальная вещь. Она калечит, она же и лечит. Ольга и про себя помнила, как в девятнадцать лет, сидя на практике на опросе пациента, хихикала с соседкой. У мужчины был бред изобретательства: что-то он там говорил про инкубатор для цыплят, который изобрел, в котором те будут вызревать за день и к вечеру вылупляться — новое слово в народном хозяйстве. А они — девчонки — рисовали на бумажках кривых цыплят с выпученными глазками. И давились от смеха.

И еще случай запомнился. Тоже то ли на последнем, то ли на предпоследнем курсе. Был у них преподаватель, что называется, с юмором. Подвел к палате и говорит:

— Кто не засмеется — зачет автоматом.

И открыл дверь.

А там, у окна, сидела тихая, благостная старушка. С таким ясным, осиянным любовью к миру взглядом, что хотелось пасть у ног и уткнуться лицом в ее добрые колени. Старушка посмотрела на студентов, улыбнулась каждому, сморгнула и мягко так, ласково прощебетала:

— Вот… — сказала она, поглаживая себя по животу. — Ребенка жду. Ко мне приходил огненный баран. И теперь я жду от него ребенка, — и всхлипнула от счастья.

Никто не удержался — заржали все.

Стыд за эту нелепость Ольга испытала только годам к тридцати, когда достаточно повзрослела, чтобы задуматься о жалости. Но и это было мимолетно. Потом уже некогда было жалеть — она работала, проводила исследования, писала статьи, нарабатывала имя, изучала и создавала методики.

А теперь, с тридцатилетним опытом за плечами, Ольга пришла к выводу, что всех не вылечить. Да и здоровье — понятие относительное. Много ли они могут, как врачи? Могут ударной дозой нейролептиков снять острый психоз. Вот по сути и все…

Из размышлений ее выдернула разрывающая трель телефонного звонка.

— Да, — устало и недовольно буркнула она, поднеся трубку к уху, даже не глянув предварительно, с кем говорит.

— Ой, Ольга, как хорошо, что я тебя застала! — зачастила в трубку Ксения, и Ольга недовольно зажмурилась.

Они дружили бог знает сколько лет, еще с института, с кафедры. Правда, потом Ксения вдруг сделала крутой, до головокружения, разворот и ушла в гомеопаты. Она была лучшей Ольгиной подругой, самой давней. Но иногда ее кипучая энергия заставляла почувствовать себя неуютно. Хотя, может, Ольга просто начала стареть.

— Я тебе всю прошлую неделю звонила. Ты…

— Я лекции читала, — перебила Ольга Артуровна.

— Ольга, неужели ты опять куда-то летала? — возмутилась Ксения. — Ты портишь свою карму. Я тебе что говорила? Ну ты же взрослый человек, — Ольга хмыкнула, но ту это вовсе не задело, — как можно делать такие глупости? Ты же умная женщина, как можно так легкомысленно относиться к своей жизни?

Ольга сдержала смех и забросила ноги на стол. У нее были холеные ноги. Хотя колени… по коленям уже видно — пятьдесят один. Ни прибавить, к счастью, ни убавить, к сожалению. Унизительная для женщины цифра.

— Ты меня слушаешь вообще? — резко одернула ее Ксения. Она всегда чувствовала, стоило только Ольге отвлечься на секунду.

Та вздохнула с усталой обреченностью:

— Да слушаю-слушаю, куда я от тебя денусь.

— Мало слушаешь, — фраза подразумевала сварливость, но в тоне недовольства не было. Это, как считала Ксения, тоже портило карму. — Приезжай к нам на той неделе. Мы с Нонкой сто лет тебя не видели.

Ксения жила с Нонкой. С бабой. Что, по мнению Ольги было, если не заболеванием, благо в МБК-10 не значилось, то странной особенностью. Странной до непонятности. И сама Ольга, с одной стороны, забавлялась, с другой — все не могла побороть брезгливое недоумение. Ей сразу вспомнились шикарные Ромкины глаза, пластичные руки, разворот плеч. Нет, ей определенно было не понять, как можно было замещать все это полной грубоватой бабой под полтинник. Пусть она даже и доктор философии.

— Так ты приедешь? — требовательно спросили в трубке.

Ольга вздохнула:

— Ну, раз ты так просишь.

Хотя, по правде говоря, ей никуда не хотелось.

Она только на той неделе вернулась из командировки — в коридоре еще стоял не разобранный чемодан, и в сумке до сих пор лежал загранпаспорт, страницы в котором уже кончались, скрываясь под массой штемпелей.

Но спорить с Ксенией — себе дороже. Проще было согласиться

А пока что хотелось только посидеть в тишине, в своей квартире, в своем кресле. Ну, и еще, может, чтобы Ромка в теплой ванной сделал ей массаж.