Сара Бергман - Чудесная страна Алисы

А потому, что частенько пациенты у них были тяжелые, а временами и буйные. Стул для пациентов был намертво прикручен к полу.

Воронов сел, устроившись на самом краю. Снова сунул под ляжки ладони и уставился в пол. Черное его облако нависло над ним.

— Да так, Ольга Артуровна, — он неопределенно повел плечами. — Жена вот. Приходила, — он тяжело вздохнул, непонятно на кого сетуя. — С топором за ней бегал, — снова будто бы покаянно вздохнул.

Острая фаза у него уже прошла — голоса он сейчас если и слышал, то сознавал, что доверяться им не стоит. Остался только резидуальный бред [11] Резидуальный бред — бредовые расстройства, остающиеся по миновании психозов, протекавших с помрачением сознания. Продолжаться может различное время — от нескольких дней до нескольких недель. . А потому Воронов уже вернулся в свое обычное вялое, апатичное состояние. Даже речь у него стала несколько невнятная, будто он жевал слова и не вполне владел собственными губами. Со стороны складывалось ощущение, что ему физически тяжело двигать языком.

— Голоса? — сочувственно поинтересовалась завотделением.

Воронов только тяжело утвердительно вздохнул:

— Голоса.

— Приказывали?

— Приказывали. — Он снова покаянно вздохнул. — Они велели. Ну, я и… делал.

— Ясно, — кивнула Ольга Артуровна, хотя ясного было мало. — А скажите, голоса — они изменились с прошлого раза? Постарайтесь припомнить. Настойчивее стали?

— Ну… как будто. Вы понимаете, — чуть оживился он, — велят они, понимаете? Ну, говорят и велят.

— Тон изменился?

— Да как будто нет, — подумал он. — А только строже стали. Вот велят, понимаете?

Ольга Артуровна кивнула:

— А если вы их не послушаетесь, не подчинитесь, что вы почувствуете?

— Да как их можно не послушаться, — безнадежно махнул он рукой.

— А лекарства-то вы принимаете? Вы у нас в прошлый раз, — она мельком заглянула в записи, — у Леонида Ефремовича лежали?

В каждом отделении у каждого заведующего было врачей по шесть-семь. У Ольги Артуровны — шесть. Но, в конечном счете, за всех отвечал заведующий.

Воронов согласно кивнул, оживившись при звуке знакомого имени.

— И что он вам прописывал?

— Ну, этот, — мужичок напрягся, силясь вспомнить, даже для облегчения процесса рукой помахал, — этот, как его, бес его… трифтазин кажется.

Ольга Артуровна кивнула:

— Ну, так у вас бреда-то быть не должно. Вы лекарства принимали?

— Да вы понимаете, — замялся мужичок, — я вроде пил-пил. А потом у меня пачка кончилась. А тут я как бы на работу-то не устроился, вишь, не берут меня. А лекарство-то кончилось. Ну а у меня рецепт кончился, а на прием-то я не пошел. Вот и не купил.

— Ясно. — Ольга Артуровна закрыла историю болезни. — Госпитализироваться хотите?

— Да хотелось бы.

— К Леониду Ефремовичу опять ляжете? Он вам в прошлый раз помог?

Мужичок оживился:

— Помог-помог. Хороший доктор.

— Ну и договорились, — удовлетворенно кивнула завотделением. — Вы тогда идите, посидите в коридоре. А потом сестры оформят и поднимут вас на этаж.

Тут мужичок еще посомневался, а потом по-доброму, с надеждой глянул на доктора:

— Ольга Артуровна, а вот вы это… я ж только вам… вы правду скажите. Как думаете, она того?

— Чего того? — не поняла завотделением.

— Ну, того… гуляла?

Ольга Артуровна тяжело устало выдохнула. И тактично напомнила:

— Воронов, ваша жена уже пять лет как умерла.

— Ну это да. Ну да, ну да, — покивал он и задумался. — А все-таки блядь была. Царствие ей небесное, — перекрестился и кивнул: — Ну, давайте оформляться.

Воронов еще помедлил пару секунд, потом вяло, медленно поднялся и поплелся к двери, волоча свое облако.

Ольга Артуровна вышла следом, заперла кабинет и сразу почувствовала, как стало легче дышать, когда рядом нет этого пациента. По многолетней практике она могла точно сказать: страшно — это не агрессия, не вопли, мат, кидания с топором. Страшно — это пустые глаза старого хронического больного.

На этаж она возвращалась торопливым маршем. Лифтом у них вообще мало пользовались. Во-первых, здание невысокое — четыре этажа всего, размяться даже приятно. Во-вторых, старые лифты часто ломались, а застрять никому не хотелось.

У двери на второй этаж на лестничной площадке мялся Ромка.

Ольга увидела его еще снизу.

Ольга увидела его еще снизу. Лестницы у них были огромные и широкие. Для усадьбы шикарные: красиво, много света. Для психиатрического корпуса — расточительно-неудобные.

Ольга, стиснув зубы, ускорила шаг.

Парень, при виде нее, нервно переступил с ноги на ногу.

Несмотря на жару, этот тоже был в кожаной куртке. Впрочем, Ромке шло — ему, засранцу, все шло. Красивый мальчик.

Ромка был молодым, обаятельным, с веселой мальчишеской улыбкой, искристыми хитрыми глазами, и руки у него были на удивление красивые — тонкокостные, пластичные.

— Ольга, а я тебя жду! Прорвался на этаж! — он криво усмехнулся, на щеке заиграла ямочка. — Не пускают. Рожей, говорят, не вышел, — и он обаятельно во все зубы улыбнулся. Это ему тоже шло. Ольгу сразу начало забирать. — Я вот! Прощения просить пришел, — и он легко выудил из-под куртки мятый букет белых роз. Прозрачная фольга опасно-громко захрустела.

У завотделением свело челюсть.

Ромка был братом Алисы Родзиевской, и Ромке было двадцать восемь.

А Ольге пятьдесят один.

Это, конечно, не были отношения. Просто Ромка как-то пришел навестить сестру, там и попался на глаза. Ольгин контингент. Что поделать — нравились ей такие: смазливые и бессовестные. Бессовестен Ромка был в крайней степени. И Ольга не смогла устоять.

Когда такие мальчики хватались за ширинку, она просто теряла волю.

Но не настолько, чтобы выяснять отношения на работе.

Она бросила быстрый беспокойный взгляд на пустынный лестничный пролет и последние ступени лестницы преодолела почти бегом.

— Ты что тут делаешь? — с силой схватила она парня за локоть, под пальцами смялся дешевый кожзам.

Ромка растерялся:

— Да говорю же, прощения просить пришел, — и выставил вперед свой букет, будто прикрывался им как щитом. — Ну, дурак. Каюсь. Больше не повторится!

И тут он неожиданно — одним движением — упал на колени. Протертыми джинсами на вымытый с хлоркой пол.

Стыд ударил Ольге в лицо — к щекам прилила кровь, она физически почувствовала, как заалели уши. Ромке-то что, он — пацан, у него все шуточки. Такому в принципе невозможно объяснить, что ей не смешно. Она — завотделением, за стеной сорок пациентов. И ей не двадцать и даже не тридцать.

— Сюда? — злобно прошипела Ольга. Почувствовав, как скрипнула от нажима эмаль зубов. Вся покрываясь мурашками от мысли, что кто-то откроет дверь на этаж. Ольга и сама знала, что щеки у нее некрасиво покраснели, и на шее вздулись вены. — Ты совсем с ума сошел?