Мэтт Хейг - Как остановить время

– Что?

– Вам нельзя здесь оставаться.

– Что?

– Я же сказала: никаких вопросов.

И тут я увидел в ее руке небольшой, отделанный деревом пистолет, нацеленный мне в грудь.

– Какого черта! Вы что, спятили?

– Вы открылись научному сообществу. Есть один институт… Мне некогда давать вам подробные разъяснения. Но если вы останетесь здесь, вас убьют.

Жара в кузнице частенько приводит к временным помутнениям рассудка, горячечным видениям. На мгновение мне показалось, что я сплю наяву.

– Доктор Хатчинсон мертв, – сообщила она спокойным и непререкаемым тоном, не просто сообщая некий факт, но подчеркивая его неотвратимость.

– Доктор Хатчинсон?!

– Убит.

Короткое слово повисло в тишине, нарушаемой лишь ревом пламени в горне.

– Убит? Но кем?

Она протянула мне вырезку из «Таймс».

«В Темзе обнаружено тело врача».

Я пробежал заметку глазами.

– Вы совершили ошибку. Ни в коем случае не следовало ходить к нему и советоваться по поводу особенностей вашего организма. Он написал о вас статью. О вашем особом случае. И дал ему название. Анагерия. Статья, весьма вероятно, пошла бы в печать. Этого нельзя было допустить. Ни при каких обстоятельствах. Так что, боюсь, у Общества не было иного выхода. Он был обречен.

– Вы убили его?

Ее лицо блестело от жара.

– Да, я убила его, чтобы спасти множество других жизней. А теперь идемте со мной. На улице ждет коляска. Она доставит нас в Плимут.

– Плимут?

– Не волнуйтесь, не для того, чтобы предаваться воспоминаниям.

– Ничего не понимаю. Кто вы?

– Меня зовут Агнес.

Она открыла сумочку и достала туго набитый синий конверт. Протянула мне. Я опустил молот и взял конверт. На нем не было ни имени, ни адреса.

– Что здесь?

– Ваш билет. И документы, удостоверяющие личность.

– Что?! – ошалело воскликнул я.

– Вы давно живете на свете. У вас прекрасный инстинкт самосохранения. Но теперь вам надо уехать. Следуйте за мной. Коляска ждет. Из Плимута мы поплывем в Америку. Там и получите ответы на все вопросы.

Не сказав больше ни слова, она вышла из кузницы.

Корабли теперь другие.

Я и прежде ходил в море, но нынешнее морское путешествие оказалось совсем иным.

Судя по всему, мерой человеческого прогресса стало расстояние, на которое мы отдалились от природы. Теперь, находясь на борту парохода вроде «Этрурии», уже пересекшего половину Атлантики, ты ощущаешь себя сидящим в ресторане в лондонском квартале Мейфэр.

Плыли мы первым классом. В те годы первый класс был действительно первоклассным, и мне следовало соответствовать, чтобы не ударить лицом в грязь.

Та женщина, Агнес, захватила для меня чемодан, набитый новой одеждой, и в ресторан я пришел в элегантной саржевой тройке с широким шелковым галстуком. Разумеется, я был безупречно выбрит. Она меня брила сама, опасной бритвой, а я тем временем всерьез размышлял о том, не собирается ли она перерезать мне горло.

Из окон ресторана открывался вид на нижние палубы, где толпились пассажиры второго и третьего класса в поношенной одежде – я сам носил такую всего неделю назад; одни бродили взад-вперед, другие, опершись на перила, глядели вдаль, желая поскорее узреть остров Эллис и предвкушая начало осуществления Великой американской мечты.

Из всех людей, с которыми сводила меня жизнь, мне, пожалуй, труднее всего описать Агнес. В ней поразительным образом уживались прямота характера, отсутствие нравственных устоев и сдержанные манеры. Ах да, еще она была способна убить человека.

Она по-прежнему была в траурно-черных одеждах, в стиле королевы Виктории, и полностью соответствовала образу дамы из высшего общества. Даже повязка на глазу выглядела изысканной. Из общего стиля выбивался лишь выбор напитка – она пила виски.

Звали ее в ту пору Джиллиан Шилдс, хотя от рождения она носила имя Агнес Уэйд.

– Про себя называй меня Агнес. Я же Агнес Уэйд. Никогда не произноси это имя вслух, но мысленно называй меня только так. Агнес Уэйд.

– А ты мысленно называй меня Том Хазард.

Родилась она в Йорке в 1407 году, то есть была больше чем на сто лет старше меня. Это обстоятельство меня и напрягало, и успокаивало. Я еще не успел расспросить Агнес о ее многочисленных прошлых личинах, но один свой секрет она мне все же раскрыла: в середине восемнадцатого века она была Флорой Берн – знаменитой морской разбойницей, промышлявшей у побережья Америки.

Она заказала фрикасе из цыпленка, я – жареного луфаря.

– У тебя есть женщина?

Я медлил с ответом, и она, кажется, поняла, что допустила бестактность.

– Не волнуйся. В этом плане ты меня не интересуешь. Слишком уж ты серьезен. Мне нравятся серьезные женщины, но мужчин – если до этого доходит – я предпочитаю легкомысленных, как птички. Я спросила из чистого любопытства. Наверняка у тебя кто-то был. Невозможно прожить столько лет, и чтобы при этом у тебя никого не было.

– Была одна. Давным-давно.

– Имя-то у нее было?

– Было. Да. Имя было. – Больше я не хотел сообщать ей ничего.

– И с тех пор – никого?

– В общем, да. Да. Да. С тех пор никого.

– Почему?

– Так вышло.

– Ты пытался залечить сердечную рану?

– Любовь – это боль. Не стоит и пытаться.

Она кивнула в знак согласия и сглотнула, словно пробуя мои слова на вкус, потом устремила взгляд за окно.

– Да. Верно. Любовь – это боль.

– Слушай, – напомнил я, – ты собиралась рассказать мне, почему убила доктора Хатчинсона.

Она окинула взглядом ресторан; вокруг ужинали роскошно одетые люди с прямыми негнущимися спинами – достойные представители высшего класса.

– Сделай милость, воздержись от прилюдных обвинений в убийстве, да еще в ресторане. Тебе пора научиться быть незаметным. Говорить о чем-либо, не называя вслух предмета беседы. Правда – это прямая линия, но порой ее приходится слегка искривлять. Ты уже должен бы это знать. Диву даюсь, что ты до сих пор жив.

– Понимаю, но…

Агнес прикрыла веки.

– Тебе пора повзрослеть, ясно? Ты все еще ребенок. Ты, может, и выглядишь взрослым мужчиной, но на самом деле ты все еще маленький мальчик, который смотрит на мир широко открытыми глазами. Тебе необходимо срочно повзрослеть. Нам придется тебя цивилизовать.

Ее равнодушие к судьбе доктора Хатчинсона меня ужасало.

– Он ведь был хороший человек.

– Он был человек. Вот и все, что ты о нем знал, не так ли? Он был человек. Врач, стремившийся к славе, чтобы выбраться из нищеты. Все его научные достижения остались в прошлом. Вспомни, в первый раз он даже не пожелал тебя слушать и просто выгнал. Ему было шестьдесят восемь лет. Хилый старик. Ходячий скелет, облаченный в твид. В лучшем случае он протянул бы еще несколько лет. Останься он в живых и опубликуй свою статью, он получил бы признание как человек, открывший анагерию, а это привело бы к огромным бедам. К гибели тех, кому положено жить не годы, а столетия. Это называется выбрать меньшее зло, ты же наверняка это понимаешь. Потерять несколько жизней, чтобы спасти неизмеримо больше. Вот за что борется Общество.