Владимир Сорокин - Ледяная трилогия

Парваз и Паша переглянулись.

— Вот, братан, а ты удивляешься — пачему у нас убыток. — Парваз потушил сигарету. Рассмеялся: — Ледяной тапор, блядь! А может — залатой? А? Или брыльянтовый? А? Ты ошиблась, это не лед был — брыльянты. Брыльянтовым тапаром — па груди, па груди. А? Харашо. Для здаровья. Палезно.

— Парвазик, я клянусь, это… — подняла руки Николаева.

— Ледяной тапор… пиздец! — Он смеялся. Раскачивался: — Блядь, Паш. Ледяной тапор! Не, нам нужен другой бизнес, братан. Хватит. Пашли на рынок, мандарынами таргавать!

— Парвазик, Парвазик! — крестилась Николаева.

Паша сцепил могучие руки замком. Два коротких больших пальца быстро-быстро заскользили друг по дружке. Он забормотал бабьим фальцетом:

— Что ж ты, говнососка, наглеешь так? Ты что, по-нормальному не хочешь работать? Надоела нормальная жизнь? По-плохому хочешь? По-жесткому? Чтоб по голове били?

— Клянусь, Парвазик, всем на свете клянусь! — Николаева перекрестилась. Опустилась на колени: — Матерью клянусь! Отцом покойным клянусь! Парвазик! Я верующая! Богородицей клянусь!

— Верующая! А крест твой где? — спросил Паша.

— Так эти суки и крест с меня содрали!

— И крэст? Такие плахие? — покачал головой Парваз.

— Они меня чуть не угробили! Я до сих пор трясусь вся! Не веришь — поехали на Воробьевы горы, я найду это место, вот тебе крест!

— Какой крэст? Какой, блядь, крэст? На тебе пробы негде ставить! Крэст!

— Не веришь — Наташку позови! Она все видела! Как я голая да измудоханная приползла!

— Наташ! — крикнул Паша.

Тут же появилась Наташа.

— Когда она пришла?

— Где-то час назад.

— Голая?

— Голая.

— Одна?

— С каким-то козлом.

— Паш, это водила, он подвез меня, когда я…

— Молчи, пизда. И что это за козел?

— Да какой-то с серьгой, бородатый… Она ему бабки должна была. И в ванной отсосала.

— Да это за то, что подвез! За дорогу! Я ж без ничего выбежала!

— Молчи, плесень подзалупная. О чем они пиздели?

— Да ни о чем. Отсосала по-быстрому, сказала, если хочешь — заходи еще.

— Ах ты, срань! — Николаева гневно смотрела на Наташу.

— Парвазик, она сказала, что мне больше белья не даст. — Наташа не обращала внимания на Николаеву.

Парваз и Паша переглянулись.

— Парвазик… — Николаева качала головой. — Парвазик… она врет, сука, я… да она все время в моих платьях ходила! Я ей все делала!!

— Кто в доме? — спросил Наташу Парваз.

— Ленка и Сула. Спят.

— Давай их сюда.

Наташа вышла.

— Парвазик…

Николаева стояла на коленях. Лицо ее исказилось. Брызнули слезы:

— Парвазик… я… я… всю правду сказала… я вот столечко не соврала, клянусь… клянусь… клянусь…

Она трясла головой. Полотенце размоталось. Край его закрыл ее лицо.

Парваз встал. Подошел к мойке. Наклонился к мусорному ведру.

— Я тебе тагда паверил. Я тебя тагда прастил. Я тебе тагда памог.

— Парвазик… Парвазик…

— Я тебе тагда вернул паспорт.

— Клянусь… клянусь…

— Я тагда падумал: Аля женщина. Но теперь я панимаю: Аля не женщина.

— Парвазик…

— Аля — крыса памойная.

Из мусорного ведра он вынул пустую бутылку из-под шампанского. Брезгливо взял двумя пальцами:

— «Полусладкое».

Рывком сдвинул стол в сторону. Поставил бутылку на пол посередине кухни.

В кухню вошла Сула:23 года, маленькая, каштановые волосы, смуглое, непривлекательное лицо, большая грудь, стройная фигура, цветастый халат.

И сразу за ней — Лена:16 лет, высокая, хорошо сложенная, красивое лицо, светлые длинные волосы, розовая пижама.

Обе встали у двери. За ними показалась Наташа.

— Девочки, у меня плахая новость, — заговорил Парваз. — Очень плахая. — Сунул руки в узкие карманы. Привстал на носках. Качнулся: — Сегодня ночью Аля савершила плахой паступок. Павела себя как крыса памойная. Нарубила себе па-подлому. Наплевала на всех. И насрала на всех.

Он замолчал. Николаева стояла на коленях. Всхлипывала.

— Раздевайся, — приказал Парваз.

Николаева развязала пояс халата. Повела плечами. Халат соскользнул с ее голого тела. Парваз сдернул с ее головы полотенце:

— Садись.

Она встала. Перестала всхлипывать. Подошла к бутылке. Примерилась. Стала садиться влагалищем на бутылку.

— Нэ пиздой! Жопой садысь! Пиздой ты на меня работать будэшь!

Все молча смотрели.

Николаева села на бутылку анусом. Балансировала.

— Сидеть! — прикрикнул Парваз.

Она села свободней. Вскрикнула. Оперлась руками о пол.

— Бэз рук, пизда! Бэз рук! — Парваз ударил ногой по ее руке. И резко нажал на плечи:

— Си-дэ-ть!

Николаева закричала.

Темно-синий «Пежо-607» въехал во двор. Остановился.

Боренбойм сидел с газетой на заднем сиденье: 44 года, среднего роста, лысоватый, блондин, умное лицо, голубые глаза, узкие очки в золотой оправе, темно-зеленая тройка. Дочитал. Кинул на переднее сиденье. Взял узкий черный портфель.

— Завтра полдесятого.

— Хорошо, — кивнул шофер:52 года, продолговатая голова, пепельные волосы, большой нос, большие губы, коричневая куртка, голубая водолазка.

Боренбойм вышел. Направился к подъезду № 2. В кармане у него зазвонил мобильный. Он вынул его. Остановился. Приложил к уху:

— Да. Ну? Так уже ж договорились. В девять, там. Не, давай наверху, там кухня лучше, и потише. Чего? А чего он мне в контору не позвонил? А? Леш, ну что за разговоры… испорченный телефон какой-то! Как я могу заочно давать советы? Пусть приедет нормально. Вообще по облигациям сейчас — порядок полный, они пухнут уже второй месяц, там предмета для разговора нет. А? Давай. Все… Да, Леш, ты про Володьку слышал? Там ночью экскаватор подогнали и два банкомата ковшом вырыли. Да! Мне Савва рассказал. Ты расспроси, он знает подробности. Вот такие сибирские помидоры. Ну, все.

Боренбойм вошел в подъезд.

Кивнул вахтерше:66 лет, худощавая, парик, очки, серо-розовая кофта, коричневая юбка, валенки.

Он сел в лифт. Поднялся на третий этаж. Вышел. Достал ключи. Стал отпирать дверь.

Вдруг ему в спину что-то уперлось. Он стал оборачиваться. Но кто-то сильно схватил его за левое плечо:

— Не оглядываться. Смотреть вперед.

Боренбойм посмотрел на свою дверь. Она была стальной. Окрашенной серым.

— Открывай, — приказал низкий мужской голос. Боренбойм дважды повернул ключ.

— Входи. Дернешься — кладу на месте.

Боренбойм не двигался. В щеку ему уперся торец пистолетного глушителя. Он пах ружейным маслом.

— Не понял? До одного считаю.

Боренбойм толкнул дверь рукой. Вошел в темную прихожую.

Рука в коричневой перчатке вынула ключ из двери. Мужчина вошел вслед за Боренбоймом. И сразу закрыл за собой дверь.