Илья Ильф - Двенадцать стульев [litres, Полная версия романа]

Кроме прочего, Орлову и его сообщникам было предъявлено обвинение в соответствии со статьей 58 УК РСФСР, действовавшего тогда и на территории Украины. Преступление там характеризовалось так: «Организация в контрреволюционных целях вооруженных восстаний или вторжения на советскую территорию вооруженных отрядов или банд, а равно участие во всякой попытке в тех же целях захватить власть в центре и на местах или насильственно отторгнуть от РСФСР какую-либо часть ее территории, или расторгнуть заключенные ею договоры…»

Расстрел был наиболее вероятной перспективой. А «при смягчающих обстоятельствах понижение наказания до лишения свободы на срок не ниже пяти лет со строгой изоляцией и конфискацией всего имущества».

Принято считать, что Катаев-младший приложил немало усилий, пытаясь Козачинскому помочь. Однако Панасенко установила, что это не подтверждается документально. Свидетельствуя в ходе судебного заседания, сыщик подчеркнул: бывший коллега раскаялся, и его показания весьма помогли дознанию. Что-либо еще сделать не мог.

Самым тяжким преступлением Козачинского было конокрадство, потому он рассчитывал на снисхождение. Но, как отметила Панасенко, «тенденциозность ГПУ бледнеет рядом с оголтелостью суда».

Все сведения о должностных преступлениях, что предоставил бывший сыщик, игнорировались судом. Он постановил: Козачинскому, Орлову и еще четырем подсудимым – расстрел.

Похоже, что не без помощи бывших сослуживцев Козачинский отправил телеграмму в Москву. Адресована она Центральному исполнительному комитету: «Одесским Губсудом приговорен расстрелу преступление впервые единственный сын вдовы 20 лет. Умоляю даровать жизнь. Преступлении глубоко каюсь» [142]  ГАОО. Ф. Р-1522. Оп. 2. Д. 5188. Л. 38. .

Были и кассации адвокатов. Кассационная палата по уголовным делам Верховного суда УССР отменила все расстрельные приговоры, срочная телеграмма отправлена в Одессу [143]  Там же. Л. 39. .

Нарушения там были вопиющими. В цитируемом Панасенко определении Верховного суда от 13 сентября 1923 года акцентировалось: «Ни одним обстоятельством по делу ни на предварительном следствии, ни на судебном следствии наличие 58 ст. УК не доказано».

Катаев-младший подал рапорт о предоставлении отпуска через день после оглашения приговора Козачинскому, а еще три недели спустя уволился из угрозыска.

Причина ясна. Не исключалось привлечение к уголовной ответственности в связи с конфликтом на прежнем месте службы. Возможно, милицейское начальство отстояло бы тираспольского инспектора, и дело не дошло бы до суда. Но вскоре – очередная «чистка», где у исполкомовских функционеров полномочия шире.

Тут защитники из угрозыска вряд ли помогли бы. Более вероятно, что Катаев-младший оказался бы уволенным с позором – как не прошедший «чистку».

В этом случае исключалась не только карьера в милиции. Уволенного вряд ли приняли бы на другую службу. А добиваться отмены решения комиссии по «чистке» опасно: тщательной будет проверка всех документов, значит, выявятся и ложные сведения в анкете.

Катаев-младший бежал из Одессы. Следовало торопиться, благо старший брат ждал в Москве. Похоже, что уже там бывший инспектор узнал про отмену смертного приговора Козачинскому.

Нет оснований сомневаться, что бывший сыщик тогда уяснил, где проходит граница допустимой борьбы за справедливость. Понял: с партийными функционерами можно бороться только под защитой других, вышестоящих. Не иначе.

Литературоведами не обсуждалась печатно тема бегства Катаева-младшего из Одессы. Сначала цензурные ограничения мешали, далее – своего рода инерция.

До сих пор считается, что будущий писатель сам объяснил, зачем из Одессы уехал: переводиться на службу в московский угрозыск.

На это, к примеру, ссылалась Яновская. И не только она.

Действительно, так начинается план главы 1-й книги «Мой друг Ильф». Там Катаев-младший и отметил: «Я еду в Москву, переводиться в Моск[овский] угол[овный] розыск. В кармане у меня револьвер. Я очень худой и гордый молодой человек. И провинциальный».

Опытный писатель составлял план книги. Ироническая автохарактеристика – свидетельство искренности. Коль так, доверие читателя обеспечено. А на самом деле сказанное о намерении «очень худого и гордого молодого человека» – вымысел.

Такого намерения у Катаева-младшего не могло быть в сентябре 1923 года. Потому как из милиции он тогда же уволился.

Чтобы «переводиться», нужно было сначала договориться с московским руководством и своему, одесскому, сообщить о планах. Тогда и рапорт подать, собрать визы согласования, в столицу отправить. Далее – ждать, пока документы по инстанциям пройдут. И лишь получив официальное извещение, что вопрос решен, переезжать. Именно так следовало действовать, а не иначе. Потому что в противном случае переводисключался. Уволенному сотруднику угрозыска полагалось вновь поступать на службу и все проверки опять проходить.

Об этом Катаев-младший, служивший в милиции более двух лет, не знать не мог. Из Одукроста в милицию он именно переводился, чтобы избежать проверок. От них же спасаясь, уволился. Так что план именно переводав МУР придуман на исходе 1930-х годов.

Невероятно и путешествие с револьвером в кармане. Уволенному из милиции полагалось сдать личное оружие и служебное удостоверение, которым подтверждалось, что владелец имеет право быть вооруженным.

Оружие и удостоверение Катаев-младший сдал. В противном случае приказ о снятии «со всех видов довольствия» не был бы подписан.

Уволенный из милиции отправился в Москву как частное лицо. А с нерегистрированным оружием ездить было б слишком рискованно.

Для сотрудника угрозыска это лишь проступок, и не очень серьезный. Обнаружилось бы, так в худшем случае – выговор. А с уволенного и спрос другой. Ношение оружия без соответствующего разрешения – преступление.

Тогда возникает вопрос о причине, в силу которой ему понадобилась история про намерение «переводиться» и железнодорожное путешествие с револьвером в кармане.

Ответ вполне очевиден. Нельзя было рассказывать об истинных причинах увольнения из одесского угрозыска. Вот и пришлось сочинять, что собрался «переводиться» в столицу. Для правдоподобия – убедительные детали: ироническая автохарактеристика, упоминание о личном оружии.

Но, сочинив версию, следовало далее объяснить, почему же не служил в МУРе. В объяснения пускаться не стал. Зато в набросках к той же главе есть весьма примечательное суждение: «Я приехал без завоевательных целей и не строил никаких планов».