Ян Ленчо - Соло для оркестра

Воодушевление. Энтузиазм. Сверхэнтузиазм. Пусть любительский. Собственно, все у них любительское. Но ничего! Они еще добьются своего. Со временем. Их убежденность проникнет в жизнь. Гибкий путь. Техника. Не злоупотреблять своим уменьем. Быть честным, вежливым, деликатным. Мускулы и дух. Спорт. Потом им будет легче. Будут возможности. Будет настоящий спортзал.

— Ну, брат, я тебя растаскал!

— Ладно, признаю — ты был лучше.

— Досталось тебе на орехи.

— Что да, то да.

— Здорово я тебя поймал!

— Мне и самому понравилось.

Спокойствие. Чувство собственного достоинства. Умение ориентироваться в ситуации. Трезвая оценка своих сил и способностей. Перенос спортивных критериев в повседневную жизнь вначале поражал окружающих. Он изменился. К лучшему. Научился признавать поражение, отказываться от проигранного. С улыбкой. Со временем он к этому привык. Но для него неожиданным был момент, когда он сам себя признал. Когда он позволил себе называть себя спортсменом. Это означало подчинить свои действия еще одному критерию: по-спортивному ли я поступаю? Во многих сложных ситуациях это ему помогло. Но и сделало жизнь более трудной. Поначалу больше давало о себе знать это ее усложнение. Но с другой стороны, многое и упростилось, вознаградив его с лихвой. Появилась уверенность. Уверенность, что он поступает правильно. Состояние, когда человек знает, что он прав.

Спорт. Физическое и духовное развитие. Обретение титула, который ты, собственно, присваиваешь себе сам. Спортсмен. Обретение спортивного духа. Вкус к честной игре. Тренированное тело. Защитные рефлексы. Специальные знания. Вот главный выигрыш. Вот самый замечательный иппон.

Финал. Длинный коридор. Дружный топот десятков ног. Пальцы развязывают традиционный, веками установленный узел пояса. Пропотевшие кимоно летят в сумки. Голые тела под душем. Смываются соленые струйки пота. Струйки холодной воды на спину. Изо рта в лицо соседу. Фехтование полотенцами. Куртка, завязанная мертвым узлом. Спрятанная шапка. Погашенный свет. Скрежет ключа в руках нервного сторожа. На улицу вывалился клубок. Орда. Рой. Табун молодняка.

Из пространства, помещения, в котором только что кипела молодая жизнь, — в темноту. Во тьме тоже приходится ходить. Случается иногда, Случаются и непредвиденные стычки. Пьяный.

— Гони монету!

— Оставьте меня в покое.

— Сопляк, давай сюда деньги.

— Да пустите же меня!

Нет, не пустил. Что ж, поделом тебе. Пригодился старый добрый бросок через бедро. Глухой удар тела о землю. Нечленораздельный рев. Угрозы. Но путь свободен.

И в заключение: все едут вместе в пустом трамвае. Трёп.

— Парни, уступите место старушке!

— Эй, тетка, вон там есть свободное место. Для инвалидов.

— Чтоб тебя приподняло да треснуло, какой же я инвалид?

— А то кто же? Я ведь тебя сегодня самолично заломал.

— Ребята, который час?

— Сейчас узнаешь, сколько пробило! — На лоб спросившего сыплются щелчки.

— Вот этот едет зайцем — тот самый, который не уступил место контролеру.

— Купите билетик. Настоящий, трамвайный. Дешево отдам!

А он сидел и слушал. И было у него тепло на душе от сознания, что он — с ними. С этой дружной, равноправной компанией.

Со временем их пути разойдутся. Останутся лишь воспоминания. О молодой дружбе. О молодых временах. А помнишь? Не забыл? Как тогда…

Из них выйдут почтенные отцы семейств. Но некоторые так и не расстанутся с гибким путем. Будут судить, тренировать, передавать эстафету дальше. Другие растолстеют. Превратятся в увальней. Утратят чувство контакта. Но и у них сохранятся воспоминания и спортивный дух — он-то не состарится, как стареет тело.

Он вышел из вагона. Остался один. Свет фонарей обозначил ему дорогу. Он снова готов был затеряться в лесу зданий, в будничной толпе пешеходов. У каждого из них есть свой мир, свой круг, в котором человек перестает быть незнакомым безликим прохожим. Есть этот мир и у него.

Перевод со словацкого Ю. Преснякова.

Штефан всю жизнь прожил в деревне. Сколько я его помню, он не менялся. Худое, в красных жилках лицо, седые завитки волос возле ушей, но голубые глаза смотрели молодо. Летом он ходил в темно-синей блузе, какую носят красильщики, зимой — в короткой суконной куртке с облезлым бараньим воротником и серых парусиновых штанах, а на ногах у него были башмаки либо бурки с короткими голенищами из барсучьей шкуры.

Был он высок ростом, узок в плечах, взгляд испытующий и словно бы недоверчивый, походка легкая, пружинистая. Семидесятивосьмилетний молодец, последний из могикан шестого остергомского полка.

В деревне все его хорошо знали, а он держался так, будто не был знаком ни с кем, и, когда шел через деревню, высоко подняв голову и устремив взгляд куда-то вдаль, никого не замечал, но не из чванства, а, скорее, по привычке ходить с поднятой головой.

Впрочем, через деревню ходил он нечасто, разве что выбираясь в корчму или на кладбище. С отцом и прочей родней он жил не в ладу, но своих покойных пращуров чтил всех. Он оказался весьма признательным потомком и не обращал внимания на то, что деревня не разделяет его чувств и даже в чем-то осуждает, истолковывая их как чудачество. А возможно, он просто этим колол им глаза и невольно ворошил их совесть.

Старик, можно сказать, почти не замечал односельчан, и тем не менее, стоило ему появиться в корчме, с ним вежливо все здоровались и каждый с готовностью уступал место. В деревне все знали его ставшую легендарной историю молодости. В их глазах он был человеком, совершившим необыкновенный поступок. Ради девушки-батрачки пренебрег состоянием, порвал с родными, поставил крест на женитьбе, короче, «презрел мирскую суету». Его случай многие пересказывали чуть ли не наизусть и, хотя подобное происходило и с другими, случай Штефана считали из ряда вон выходящим.

Девушку звали Гелена, и родители не дали согласия на их брак. Она батрачила. И, мало того, была иной веры. Гелена вышла замуж за батрака же, но в девятьсот пятнадцатом году он остался на полях войны где-то в Галиции. Штефан между тем благополучно прошел три фронта и в восемнадцатом вернулся с Пьяве домой. В девятнадцатом он был среди красногвардейцев [43] То есть был в Красной Гвардии Словацкой Советской республики (16 июня — 7 июля 1919 г.). , но после жатвы снова появился дома. Две недели он провел под арестом, однако отец выкупил его и собирался оженить. Родные наперебой предлагали ему богатых невест, но он от всех отказался.

А сам зачастил на виноградники, по дороге, пролегавшей мимо пастушьей хижины, где жила Гелена с трехлетним ребенком. После войны ей некуда было податься, и община поселила ее в старой, заброшенной пастушьей хижине. Отца увлечение Штефана выводило из себя, но ни добром, ни угрозами не смог он отвратить сына от виноградников и от Гелены. Поняв наконец тщетность своих усилий, махнул рукой, до того ему сын опостылел. (Отношение его к сыну отразилось и в завещании — Штефану отец оставил дом, но все остальное имущество — землю, деньги — отказал дочери.)