Андреас Штайнхёфель - В центре Вселенной

– Разве Глэсс не говорила?

– Нет.

– А меня никто и не спрашивал, – вставляет она.

Упрек был брошен не только в сторону меня, но и Дианы, присоединившейся к нам за столом. Тот факт, что Глэсс все же попросила ее присутствовать, поражает меня не в меньшей степени, чем то, что Диана согласилась.

– Я адвокат, – поясняет он.

Его голос непривычным, гулким басом проникает мне в уши, и кажется, что от него начинает резонировать в руках бокал. У него узкое лицо с довольно характерными чертами, как у тех парней, красующихся своим подбородком в рекламе лезвий для бритья.

– Адвокат, которому нужен адвокат? – не выдержав, прыскаю я.

– Что? – удивленно переспрашивает Диана.

– Вот так мы и познакомились, – продолжает он. – Весной один из моих клиентов весьма ловко обвел меня вокруг пальца, и внезапно я по уши оказался в… в неприятностях, в общем. Не буду вдаваться в детали, это довольно скучно. Так или иначе, это и привело меня к Терезе – и к вашей матери.

С улыбкой, обращенной ко всем и в то же время ни к одному из нас, он потирает запястье, ухватившись за ремешок часов, и смотрит на Глэсс. Понял он уже это или нет, но он попал.

Забавно, но я замечаю, что и с ней творится то же самое. Глэсс носится по кухне, как ужаленная, переставляет тарелки, перекладывает вилки, доливает вино в отдраенные до блеска бокалы, трещит без умолку и дымит, как натуральный паровоз. Меня трогают ее попытки понравиться, но вместе с тем они вселяют в меня нешуточное беспокойство: если при встрече с Николасом я начну точно так же впадать в панику, он пожалеет о том, что вообще когда-либо со мной заговорил. В конце концов Михаэль заставляет Глэсс плюхнуться к себе на колени, поймав ее за фартук после того, как та засунула в духовку каннеллони и помчалась куда-то еще, и успокаивающе массирует ей шею.

– Перенапряглась?

– Ага, только немного ниже, чем ты думаешь.

Это единственный момент, в который я невольно вздрагиваю. Смех Михаэля, сопровождаемый непонимающим взглядом моей матери, спасает ситуацию, оборвав простершуюся было над нами завесу гробового молчания. Лицо Дианы, поставившей бокал на стол и в долю секунды приготовившейся ретироваться, снова расслабляется и выдает слабое подобие улыбки. Михаэль с чувством долга опускает ладони с шеи Глэсс на лопатки, и я спрашиваю себя, знает ли он обо всех своих предшественниках, и если да, то как он к этому относится.

– Тебе, наверное, хотелось бы салата? – спрашивает Глэсс, прикрыв глаза от удовольствия. – Салата, конечно же, нет, потому что я не знаю, чем его заправлять.

– Можно начать со столовой ложки уксуса на три столовые ложки масла, – отвечает он.

– В самом деле? А ты можешь чуть левее, вот где ты только что… Да! Именно там, спасибо… Так уксуса, говоришь? А тебе не кажется, что от него пахнет – ну, общественным туалетом?

Михаэль нервничает не меньше нее, просто он лучше умеет держать себя в руках. В отличие от Глэсс он просто сбавляет обороты и скорее скуп на жесты. Но ни один из них не в силах скрыть то, что они светятся, как раскаленные спирали двух маленьких, но надежных обогревателей. Глэсс обнаружит, что он сходит по ней с ума, как только поставит еду на стол. С тем же успехом она могла бы предложить ему тарелку конских яблок, и он умял бы ее с не меньшим восторгом и отдачей. Не исключено, что именно потому, что она еще этого не заметила – или не хочет замечать, – Михаэль еще не отправился туда, куда до него были направлены все предыдущие. Как однажды сказала Паскаль, даже Пресвятая Дева Мария была бы против того, чтобы на нее молились, будь у нее за всю жизнь хотя бы половина той толпы обожателей, которая окружала и окружает мою мать.

– Ну и как он вам? – спрашивает Глэсс, стоило Михаэлю на минуту отлучиться.

Я бросаю взгляд на сестру, ожидая от нее поддержки.

– Он милый, правда?

– Милый? – фыркнула Глэсс, уперев ладони в стол. – Милый, дарлинг, это концерт для фортепьяно с флейтой. Милой бывает туалетная бумага в розовый цветочек!

– Я имел в виду…

– Ты мог бы выбрать несколько более точный эпитет.

– Такое впечатление, будто ты собралась замуж.

– А если бы и собралась?

Диана приподнимает бровь, но, скорее всего, она удивлена не этому, а тому, что в кои-то веки наша мать заинтересовалась мнением собственных детей в отношении кого-либо из своих пассий. Я чувствую, как во внезапно повисшей тишине Глэсс лавирует между нами, как угорь. Если бы не румянец, проступивший на ее лице под действием алкоголя, сдается мне, она бы даже покраснела.

– Так ты собралась или нет? – первым нарушил молчание я.

– А кто его знает, – резко поднимается из-за стола Глэсс, направляясь к холодильнику за новой бутылкой. – Так что?

– Ну, по-моему, он классный, – я поднимаю руки и капитулирую. – Серьезно.

– Диана?

– Терпимо. Или ты другого мнения?

– Нет, того же, – Глэсс неумело пытается всадить в пробку штопор. – Как это вообще работает?

Проходит еще час или два. На столе тают свечи, мы болтаем, в бокалах плещется дешевое золотистое вино. Михаэль проявляет недюжинное чувство юмора и вообще, похоже, за словом в карман не лезет. Расслабившись, он ведет себя по-хозяйски, словно это мы его гости, и не лезет к нам с Дианой с назойливыми вопросами об учебе и будущем, вместо этого ненавязчиво переходя с одной темы на другую. Никто из тех, кто появлялся в Визибле до него, не производил на меня такого хорошего впечатления, за исключением Кайла. Я бросаю взгляд на сестру. Оттаяв, она смеется над его шутками и выглядит настолько раскованно, какой я не видел ее уже много лет. Даже Розелла, которую на этот вечер пришлось сместить с ее привычного места, кажется, улыбается шире, чем обычно, лежа на боку в глубине одной из полок с посудой. Все так, как будто мы – одна семья. Во всяком случае, так семья всегда выглядела в моем представлении. Но именно поэтому я не могу отделаться от чувства, что все это – лишь иллюзия, никуда не годная пародия на еще более негодную рекламу из серии «все для дома». Гендель был бы, наверное, крайне растроган, а то и прослезился бы, дрожащей рукой достав из кармана платок и пряча взгляд. И весь вечер из моей головы не идет мысль о предстоящей встрече и о том, что Тереза так и не перезвонила.

Меня поражает то, что внезапно Михаэль смотрит на часы и сообщает, что ему пора. Я был твердо убежден, что он останется ночевать в Визибле.

– Ты проводишь? – спрашивает Глэсс. – А я пока помою посуду. Диана, поможешь мне?

Диана бросает на нее пронзительный взгляд и, ни слова не говоря, начинает собирать со стола тарелки. Я так раскрепостился за вечер, что лишь с трудом подавляю улыбку. Она что, думает, что нам пора поговорить по-мужски ? Михаэль целует ее в щеку, и она принимает поцелуй с таким видом, как будто самого Михаэля уже здесь нет. После этого адвокат, которому понадобился адвокат, покорно следует за мной на улицу.