Александр Семёнов - Редкие девушки Крыма

Событие номер пять я вновь организовал сам: проводил домой Лену Гончаренко. После лекции, когда первым ушёл одиннадцатый класс – а Таня, великий конспиратор, так на меня и не взглянула, – я поставил Лену перед фактом: иду с тобой, это просьба Оксаны. «Хорошо», – кивнув, тихо сказала Лена, и мы тронулись. Я шёл за ней метрах в десяти как бы сам по себе и думал, что плохое время в классе для неё, кажется, миновало. И в новом образе Лена, даже удивительно, приобрела некоторую строгость и недоступность, так что и младшие наглецы, если я хоть что-то понимаю, должны отвязаться от неё. Вернее всего, они её и не узнают. Я бы сам не поверил, если бы не видел своими глазами, что эта печальная красавица и то растрёпанное, еле стоящее на ногах чучело, которое меньше двух месяцев назад я почти на себе утаскивал из Пиратского сада, – в действительности одна и та же девочка.

Я шёл, сознавая нарастающее отчуждение. Ничего между нами не может быть. Не только у Лены нет шансов – в первую очередь, у меня самого. Не помог, когда ей было трудно, – значит, теперь не имею права использовать её даже в фантазиях. Это и к лучшему, если задуматься, ведь вмешайся тогда хоть раз – возможно, и Таня бы в моей жизни не появилась? И это была бы совсем другая жизнь. Я никогда не обману Таню. И больше не будет этой трещины.

На школьном дворе я догнал Лену, и мы рядом, не за руку и не под руку, пошли к дому Оксаны. Моросил занудный дождь, у меня не было зонта, чтобы раскрыть над Леной. Мы подняли капюшоны курток. И я совершенно не понимал, о чём говорить. Спросить, как даются уроки после перерыва? Но до уроков ли ей сейчас? Как чувствует себя Надежда? Лишние напоминания ни к чему, да и всё, что можно знать, я знал от Тани: чувствует себя лучше, дело идёт к выписке. Есть ли догадки, куда исчез брат? А мне-то какое дело? Пусть хоть в Америку сбегает, там быстро объяснят, почём кило редиса и кто его красит под землёй.

Мы молчали до самого дома, лишь возле крыльца Лена чуть слышно сказала: «Спасибо». А по пути к себе, уже поднимаясь на своё крыльцо, я с разбега налетел на шестое событие, после которого бросил подсчёты.

– Саша! – окликнула меня Вика, старшая близняшка из одиннадцатого класса. Мы жили в соседних домах, сходящихся прямым углом, наши парадные разделяло не более двадцати метров. Я встречал Вику и Алёну во дворе чуть ли не каждый день, но никогда прежде ни одна из них не звала меня таким трагическим голосом. Я двинулся, но, заметив, что Вика тоже сделала шаг, остановился. Остановилась и она, видя моё движение. Так повторилось несколько раз, мы дёргались друг к другу, замирали и в иной день, несомненно, посмеялись бы, но сейчас почему-то не хотелось. Только с четвёртой или пятой попытки я наконец преодолел наваждение.

– Слушай! – выпалила Вика, едва я подошёл, – хорошо, что ты один. Я в школе не решалась, там все увидят сразу… Вот, короче, это самое… Попробовала сочинить, вдруг подойдёт… ну, для ансамбля. Несколько…

И протянула мне свёрнутую трубкой тетрадь в полиэтиленовой обложке.

– Это здорово, спасибо. Одна или вместе с Алёной? – спросил я, зная, что они на такие шутки не обижаются.

– Это я сама. Алёнка тоже пробовала, но говорит, ерунда получается, даже мне не показывает.

– А ты ей?

– Показала один стишок. Она не смеялась, иначе бы я сразу выкинула.

– Сейчас посмотрим… – я приоткрыл было тетрадь.

– Нет! – воскликнула Вика, схватив меня за руки. – Дома смотри, один! Чтобы я не видела…

– Хорошо, как скажешь.

– И потом, Саш. Если посчитаешь, что это бред и фигня, то выброси! А лучше порви на части и сожги, пожалуйста. Но мне не говори, никому не говори, просто забудь! Мы тут не виделись, я тебе ничего не давала, хорошо?

– А ты думаешь, я прямо так могу оценить, что бред, а что гениально?

– Ну… со стороны виднее в любом случае. Ладно, я пошла. Не забывай о чём договорились, пока!

Прежде чем уйти, она несколько секунд смотрела мне в глаза, будто сомневаясь, правильно ли делает, стоило ли вообще… Стоило, конечно, не бойся, – просигналил я в ответ. Всё сделаю как сказала, неужели огорчу такую прекрасную девчонку! Подъезжая к сией станции и глядя на природу в окно… как там дальше? Поднимаясь по лестнице и вспоминая наш разговор, перед глазами стояло её лицо: длинноватый тонкий нос, большой рот, брови, всегда готовые подняться «домиком» над золотисто-карими глазами… Бывают такие лица, которые даже с серьёзным выражением, только благодаря чертам, кажутся чуть плутовскими – например, у девушки, поющей: «Подорожник-трава». Не скажу, что Вика и Алёна были на неё сильно похожи, – на мой взгляд, красивее, – но впечатление оставляли примерно то же самое. А уж когда улыбнутся – тут даже бронзовый Ильич, если он не бюст, проверит, на месте ли кепка. Обе невысокие, ладные, с каштановыми волосами, отливающими в рыжину, и целым созвездием веснушек, особенно ярких летом, на носу и щеках… Раньше я не задумывался, почему близняшки не встречаются ни с кем из одноклассников или хотя бы матросов, почему домой после дискотек идут всегда без провожатых, вдвоём? Вика была мне ближе, я легко разговаривал с ней, но ведь и сам не посмотрел на неё другим взглядом, когда ещё не появилась Таня. Я подумал, что, наверное, все воспринимают их как нечто целое: обратишь внимание на одну – обидишь другую. Ясное дело, что не обидишь и вряд ли кто-нибудь прямо так считает, но где-то в глубине, в подсознании, подобное чувство наверняка сидит…

В Викиной тетради оказалось девять стихотворений – и, прочитав первое же, я понял, что больше не буду обманывать себя. Что думал раньше? Подожду восемнадцати лет, девятнадцати, двадцати пяти, много времени в запасе и так далее… А вот и нет его! Ни минуты. Кому дано, тот не ждёт, а пишет; а ты, Саня, хоть двести лет просиди, толку не увидишь, и не мечтай.

Главное, я даже не мог объяснить, почему это было так прекрасно. Видел, что прекрасно, и ни в каких доказательствах не нуждался. Магия?..

Перелистнул страницу:

Что-нибудь особенное есть в этих словах: «Буря мглою…»? Не понимаю!..

Есть, особенное, есть.

Я понимал, что эти стихи можно отправить в любое издание: большая часть того, что печатается в «Юности», рядом с ними покраснеет от стыда и засохнет. Их можно списывать от руки, передавать друг другу, пока не затрутся до дыр, но это не беда, я многое запомнил наизусть с первого прочтения. Непонятно было, во-первых, как из них сделать песни для ансамбля? Если бы я был не я, а, скажем, Алексей Мажуков или Давид Тухманов – думаю, сумел бы написать на них музыку. Будь я Дмитрий Шостакович – вдохновлённый ими, сочинил бы струнный квартет, может быть, вовсе без слов. Или даже симфонию. Но браться за них, не имея ни абсолютного слуха, ни мелодической фантазии, ни дара музыкальной импровизации, ни мало-мальского образования?..