Юрий Додолев - Просто жизнь: Повести и рассказы

Перед тем как пойти в церковь, Галинин долго умывался: фыркал над тазом, тер шею, полоскал рот. Даже Лиза обратила на это внимание, но он не смог объяснить ни себе, ни ей, почему умывается так тщательно.

В притворе пахло подгнившим деревом, лежала пестрядная дорожка, в приколоченных к стенам подсвечниках оплывали разрезанные напополам тоненькие свечи. «Даже на этом наживается», — Галинин покосился на церковного старосту — бойкого мужичка с жиденькой бородкой, в длиннополом пиджаке. Поговаривали, что он не чист на руку, но поймать его с поличным не удавалось. Староста подошел, сразу стал жаловаться на скудность средств, с надеждой в голосе добавил:

— Кабы чудо какое свершилось в нашей местности, деньги бы ручейком потекли.

Галинину было неприятно слышать это. Все свои деньги он отдавал на содержание церкви и на помощь бедным, с неприязнью подумал, что половина из них, должно быть, оседает в карманах этого словоохотливого мужичка. Ничего не ответил — прошел дальше.

На клиросе собирались певчие — трое мужчин и три женщины. Мрачноватый дьякон пристраивал на аналое молитвенник, псаломщик — нескладный парень с пугливым выражением на лице — торопливо поклонился, стал листать псалтырь. Пройдя в алтарь, Галинин постоял там несколько минут, стараясь сосредоточиться. Приложился глазом к щели в иконостасе, увидел прихожан с благочестивостью на лицах. В стороне от них озирался Ветлугин, Лариса Сергеевна что-то нашептывала приятельнице. К горлу подкатил комок — эти люди вели себя как экскурсанты! Захотелось удивить их, всколыхнуть их души, и Галинин, ощущая лихорадочный трепет во всем теле, стал поспешно облачаться, бормоча: «Господи Иисусе Христе сыне божий, помоги мне». Небольшие проповеди он произносил после богослужения, сегодня решил отступить от этого правила. На амвон вышел внешне спокойным, и лишь пульсирующая на виске жилка выдавала его волнение. Из кадила выпорхнул благовонный дымок, Галинин сглотнул и тихо сказал:

— «Кто не верит в бога, тот и в народ божий не поверит. Кто же уверовал в народ божий, тот узрит и святыню его, хотя бы и сам не верил в нее до сего вовсе. Лишь народ и духовная сила его грядущая обратит отторгнувшихся от родной земли атеистов наших…»

Одну из курсовых работ Ветлугин писал по «Братьям Карамазовым», сразу узнал слова старца Зосимы, понял, что устами старца Галинин обращается к нему, к Ларисе Сергеевне и Валентине Петровне, с осуждением подумал: «Нельзя использовать в проповедях чужие слова. Его паства, наверное, и не подозревает, кому в действительности принадлежат они. Да и сам Галинин не верит в то, что говорит, потому что он ведь не дурак, не темный, забитый человек. Нет у него твердой почвы под ногами. Когда-нибудь он сам поймет, что все его проповеди — просто красивые слова, а вера — желание познать то, чего не было и нет».

Торжественную тишину лишь изредка нарушали негромкие вздохи и легкие, словно дуновение, шорохи. Голос отца Никодима, высокий и чистый, как и произносимые им слова молитвы, ломался от волнения, и тогда дьякон вторил ему густым басом. С трудом сдерживая слезы, Галинин решил, что Лиза, Рассоха и он сам ошиблись, что Христос открылся потому, что он, отец Никодим, часто сомневается. И сразу подумал, что служба сегодня проходит как-то не так, что сегодня ему чего-то недостает.

Псаломщик торопливо бормотал «аллилуйя», на клиросе нестройно пели, мерцали свечи, плавал сладковатый дымок, под деревянные своды взлетало: «Господи помилуй, господи помилуй…» Все это наполняло душу умилением и восторгом, и Галинин не смог сдержать слез.

Возвратившись домой, он выкушал чаю, наскоро помолился и лег. Хотел сразу же уснуть, но не смог: в висках постукивали молоточки, перед глазами проплывали какие-то картины, на душе было неспокойно. Лиза прибиралась на кухне. «Не уснуть», — понял Галинин и представил себе, как утром у него будет разламываться голова. Когда Лиза легла, демонстративно повернулся к ней спиной.

Налетел тороп [7] Тороп — порывистый ветер. . На кухне хлопнула форточка. Лиза хотела встать.

— Лежи, — страдальчески пробормотал Галинин и поднялся.

Перед глазами все прыгало, во рту было сухо. Закрыв форточку, он прошел в сени, где стояли ведра с водой, напился. За стеной шуршали листья, скрежетал оторвавшийся край крыши, тягуче скрипела калитка. Выскочил в одном исподнем, надел крючок. Деревья гнулись, сбрасывали уцелевшие листья. На улице будто наперегонки неслись клубы пыли. Галинин с грустью подумал, что по-настоящему теплых дней теперь не будет до весны.

На кухне он прислонился к печи, согрелся. Возвращаться в спальню не хотелось. Накинув на плечи висевший около двери старый пиджак, стал вспоминать всенощную. В туманном от дыма ладана и свечей воздухе все лица казались одинаковыми. Галинин вдруг понял, почему сегодня в церкви он чувствовал себя как-то не так. Сегодня не было устремленных на него глаз Квашнина, сегодня он не испытывал того волнения, которое возникало, когда он видел, как капает, сразу же остывая, расплавленный воск на костлявые пальцы. «Занемог, должно быть, бедняга после погребения своей возлюбленной», — решил Галинин и больше не вспоминал о Квашнине — стал думать о том, что в Библии правда, а что — нет. Принялся уверять себя, что Христос был и во плоти существует до сих пор, но в глубине сознания возникала и тотчас же исчезала мысль: это просто сказка, красивая сказка. И словно в отместку послышался уже знакомый шорох. Тупые удары в голове стихли, внутри все напряглось. Через несколько мгновений снова появился Христос. Заплакав от восторга, Галинин распростерся ниц, мысленно попросил: «Скажи что-нибудь, сыне божий, скажи». Христос разлепил уста, невнятно произнес:

— Я есмь.

Галинин вдруг почувствовал — надо оглянуться, и оглянулся. Позади него стояла Лиза с выражением отчаяния на лице.

— Успокойся, успокойся, милый, — она протянула руку.

— Сгинь! — потребовал Галинин.

Лиза осталась. Он решил, что в нее вселилась нечистая сила, и, дрожа от гнева, крикнул:

— Изыди, сатана!

Лиза вздрогнула, уткнулась лицом в ладони, худенькие плечи сотряслись от глухих рыданий. Что-то похожее на сострадание шевельнулось в душе, он привлек Лизу к себе и отшатнулся: в его объятиях была Лариса Сергеевна.

— Господи, помилуй меня, грешного, — пробормотал Галинин и упал…

Очнулся он на диване. Было раннее утро. Моросил дождь, однообразный и тихий. Мокрые ветки за окном, уже голые, были беспомощно растопырены, с их кончиков срывались капли, прозрачные и тяжелые. Лиза дремала, свернувшись калачиком, в кресле. За ночь она осунулась, подурнела. Галинин вспомнил, что сказал ему Христос, и подумал: «Вот и разрешились мои сомнения».