Стюарт О’Нэн - К западу от заката

— Да не помню я, что на тебе тогда было, — сказал Боги. — Зато помню, что вел ты себя как полный сукин сын.

— Теперь я изменился!

— Еще как изменился! Теперь ты старый полный сукин сын.

Скотт сам вел машину и потому опоздал. Подходя к дверям клуба, он услышал, как его машина, которую служащий должен был отогнать, заглохла, но оборачиваться не стал.

Он вошел в «Коконат-Гроув», когда оркестр играл печальную балладу, и словно перенесся в прошлое. Приглушенный свет, над заполненной танцующими парами площадкой нависали искусственные пальмы, оставшиеся от съемок «Шейха» с Валентино, к стволам тут и там прицепились обезьянки из папье-маше. На занавесе позади оркестра полная луна освещала белый шлейф водопада, с темно-синего свода потолка сияли звезды. Под этим фальшивым небом он танцевал с Джоан Кроуфорд, когда еще никакой Джоан Кроуфорд не было и в помине [50] Люсиль Фэй Лесюр взяла псевдоним Джоан Кроуфорд в 1925 г. . Потом увлекся Лоис Моран [51] Лоис Моран (1909–1990) — американская актриса, возможно, любовница Фицджеральда (1926 г.), прототип Розмари Хойт, героини романа «Ночь нежна». . Она стала звездой в семнадцать — милый, умный ребенок, которого мать сопровождала во всех поездках. Увлечение было взаимным, Зельда ревновала и даже выбросила из окна поезда платиновые «Картье», купленные им в подарок, когда они покидали Нью-Йорк. Это был единственно известный ей способ приструнить мужа. Теперь он стоял один в видавшем виды пыльном смокинге и тосковал по тем странным дням, когда все было так запутано.

Прием был официальный, гостям раздали карточки с планом рассадки. Дотти заказала стол на десять персон. За соседним расположился Гейб Бреннер, один из профсоюзных боссов, которого Скотт в последний раз видел, когда работал на Тальберга. Не измотай он Ирвингу нервы, тот бы еще пожил. Стол на другом конце зала оплатил завсегдатай Алгонкинского клуба и приятель Дотти Марк Коннелли [52] Маркус Коннелли (1890–1980) — драматург, режиссер, актер, получил Пулитцеровскую премию в номинации «За лучшую драму» за мюзикл «Зеленые кущи» (1930 г.), в действительности основанный на сюжетах Старого Завета. , получивший Пулитцера за приторный мюзикл на сюжет Нового Завета, написанный для черных актеров.

Скотт стоял на широком, покрытом ковром помосте, ведущем к площадке для танцев. Мимо, как заведенные, щекой к щеке проносились в головокружительном вальсе неотличимые друг от друга пары студийных сценаристов, зарабатывавших по сотне тысяч долларов в год и праздновавших торжество пролетариата.

Когда он нашел нужный стол, за ним никого не было. Все ушли танцевать, так что Скотт сел и стал наблюдать. Страшно хотелось выпить, но, зная, что к нему будут приглядываться, он заказал колу.

— Вот ты где! — Подошла Дотти с пачкой бумаг, касавшихся очередной богоугодной задумки. — Джентльмен пригласит даму на танец?

— А здесь есть дамы? Боюсь, меня не предупредили.

— Все равно не вздумайте сбежать, мистер. — И она бросила его одного, предоставив ему смотреть на танцующих.

Скотт гадал, куда делся Алан. Кончился вальс, раздались негромкие аплодисменты, началась энергичная румба. Официант принес колу. Скотт дал чаевые, сделал глоток и поставил стакан, помешивая соломинкой лед. Сидеть в одиночестве было неприятно, и он стал искать глазами Сида, или Бенчли, или Дона, когда вдруг увидел ее.

Шейла как раз закончила танцевать и легко скользила по кромке паркета в пепельно-сером вечернем платье. Красоту шеи подчеркивала красная бархатная ленточка, щеки разрумянились. Может, из-за того, что волосы были собраны в тугой пучок, или из-за алой помады, но теперь сходство было почти незаметным, разве что в глазах. Она была одна — никакого противного маркиза поблизости — и шла прямо к нему. Нет, это не наваждение. В своих мечтах днем Скотт забывал, какая она высокая и сильная. Он едва удержался, чтобы не подняться и не поклониться ей. Она его увидела и на этот раз не отвела взгляда. Зато он смутился и посмотрел на ее обручальное кольцо, которое из-за слишком большого камня выглядело ненастоящим.

Приблизившись к его столику, Шейла замедлила шаг. Смешно, но на мгновение Скотт испугался, что она развернется и упорхнет или, еще хуже, попросит перестать на нее пялиться. Вместо этого Шейла, будто в напоминание о первой встрече, чуть заметно улыбнулась и села за стол Марка Коннелли, тоже пустой, и приняла в точности такую позу, какая была у Скотта. Некоторое время они так и сидели рядом — два одиноких человека, наблюдающих за праздником.

Наконец Скотт повернулся к ней — и она сделала то же самое, словно мим. У братьев Маркс была такая старая сценка с воображаемым зеркалом.

Шейла улыбнулась, и Скотт невольно улыбнулся в ответ.

— Вы мне нравитесь, — сказал он, проверяя почву.

— А вы мне. — Английский акцент придавал ее словам несколько удивленную интонацию.

Карты были открыты, и Шейла снова повернулась к танцующим. Скотт все еще продолжал смотреть на нее, и тогда она спросила:

— Может, потанцуем? — Вопрос прозвучал серьезно, словно его задал ученый, предлагающий провести эксперимент.

— С удовольствием, но, боюсь, я уже обещал следующий танец подруге.

— По-видимому, очень близкой подруге.

— Слово есть слово.

— Благородно.

— Скорее, глупо, — сказал Скотт.

Дотти появилась уже с пустыми руками. Скотт извинился, и они присоединились к парам, направляясь к центру площадки.

— Вижу, ты кое с кем подружился, — заметила Дотти.

— Сегодня дружу со всеми.

— Друзья друзьям рознь. Кто она?

— Новый друг.

— Не забывай старых, — предостерегла Дотти, придвигаясь ближе. — Знаешь, как говорят? Друг познается…

Скотт был знаком с Дотти достаточно долго, чтобы понимать, когда она шутит, а когда нет, и сейчас сочувствовал ей. Почему его удивляло, что другие тоже бывают в отчаянии?

— Ты нужна Алану.

— Раз в месяц. Это для него как купание для кота. Не важно, хочет он меня или нет — закрывает глаза и притворяется.

— Мы все притворяемся.

— Из-за него я чувствую себя старой и толстой.

Скотт покачал головой.

— Давно это было.

— Не говори так.

— Но это правда.

— Она для тебя слишком молоденькая.

— Наверное.

— Ей от тебя нужны только деньги.

— У меня их нет! У меня вообще почти ничего нет.

— Ладно, — вздохнув, закончила Дотти. — Оставайся дураком.

— И останусь.

— Ты всегда западал на хорошенькое личико, правда, на собственное.

— А ты не завидуй.

— Я родилась завистливой, что поделать.

— Ты же знаешь, мне не очень-то везло в любви, — усмехнулся Скотт.

— Зато тебе повезло со мной.

— Повезло, — согласился он, не зная, как помягче сказать, что все было ошибкой, хотя он и сейчас думал о Дотти с нежностью.