Пак Кён Ри - Дочери аптекаря Кима

— Нам конец. Говорят же, если баба в доме ревет, не устоит тот дом. Может ли моллюску перепасть что-то доброе от драки с цаплей? Ха!

Сыпались недовольные реплики в адрес правительства царицы Мин, убитой японцами в прошлом году.

— Не избежать народного бунта. Уже столько времени, и никакого улова, поля попорчены войнами, народ голодает — все предвещает революцию.

— Может, государство нам одолжит зерно для посева?

— Хм-м, размечтался! Из чего? Даже если мы и посеем, перепадет ли нам с собранного урожая хотя бы зернышко? Как ни верти, а нам ничего от этого не выиграть. Видно, суждено нам жить и умереть голодными.

Вдруг из поредевшей толпы раздался пронзительный визг женщины:

— Сокво-он! Черт ты эдакий!

Соквон оглянулся и узнал Окхву.

— Эх, удирать надо, — и пустился от нее со всех ног.

— Сволочь ты эдакая! Так ты отблагодарил меня за все, что я для тебя сделала? — кричала вслед Соквону Окхва.

Она понимала, что Соквон не был виноват перед ней, но он был единственным, на кого она могла излить весь свой гнев. В ту ночь Окхва закрыла свою пивную и рыдала всю ночь напролет:

— Судьба слишком несправедлива ко мне. Почему я должна жить одна? Этот мерзавец, Тэкджин, обманул меня, говоря, что мы будем жить долго и счастливо, а потом бросил… Ай-го, ай-го! Бедный то тебе придется испытать без отца!

По извилистой степной дорожке, не спеша, друг за другом, понуро повесив головы, брели два осла. На одном сидел старик Бондже, на другом — Сонсу. Осла Бондже под уздечку вел слуга, Сонсу ехал за ними. Над полями нависло пылающее огненным закатом небо.

— Это все наша земля. Береги ее. Какая бы засуха ни случилась, урожай здесь всегда выдается на славу, — сказал Бондже, показывая пальцем на ровные, как шахматная доска, убранные поля. Кое-где виднелись каналы с водой. Сонсу, покачиваясь на осле, ехал молча. Каркая, пролетела стая галок.

По осени старик Бондже всегда ездил в Госон и Сачон, чтобы собрать урожай. Со своей земли Бондже собирал не менее ста пятидесяти соков риса [24] Сок — мера жидких и сыпучих тел. 1 сок равен примерно 216 литрам. Таким образом, 150 соков составляют около 32,4 тонны, а 30 соков — около 6,48 тонн. , а с государственной земли, отданной ему в аренду в качестве зарплаты, — не менее тридцати.

Издали показалась ферма с ее убогими домишками.

— Пришло время, знать, и тебе. Сестра вышла замуж, и Тэкджин уже не чужой нам. В следующем году сыграем твою свадьбу, и тебе придется управлять хозяйством самому, — спокойно рассуждал Бондже.

В те времена существовала традиция: не затевать две свадьбы в один год. Вот и отложили свадьбу Сонсу до следующего года.

Сонсу продолжал молчать.

Бондже не без опаски относился к своему зятю Тэкджину, который сразу же после свадьбы зачастил в аптеку, заискивая перед простоватой тещей.

— Он же наш зять. Видно, что отпрыск почетного рода — и вежлив, и воспитан, — говорила она, защищая перед мужем Тэкджина.

Но Бондже, догадываясь о намерениях Тэкджина, держался от него на расстоянии и втайне от всех не считал его за свою родню. И вот, что-то задумав, под предлогом показа жатвы, взял с собой в поле Сонсу.

Как только они приблизились к деревне, из домов вышли фермеры, снимавшие у Бондже в аренду землю. За ними поспешно выбежали и слуги; на ходу перехватив уздечки ослов, отвели их в загон, а для хозяев, нарочито суетясь, разостлали подстилку на террасе. Сонсу обратил внимание на девочку-служанку, несшую на задний двор пучок свежего кунжута. Почему-то она напомнила ему Ёнсун.

— Гости дорогие, пожалуйста, проходите в дом. Издалека ведь приехали… — кланяясь и потирая руки, проговорил старый фермер.

Сонсу отвел взгляд от сеней, где скрылась девочка, прошел за Бондже и уселся на террасе. Дом, в котором они остановились, считался лучшим из всех домов в этой деревне, хотя жизнь его обитателей оставляла желать гораздо лучшего.

И все-таки гостей угощали курицей, рисом с красной фасолью и вином, специально сбереженным для особого случая. С заднего двора появилась та же девочка-служанка, она принесла напиток, приготовленный из поджаренного риса. Вблизи ее загорелое лицо было совсем не похоже на Ёнсун, но, как показалось Сонсу, именно ясные глаза этой девочки делали их похожими.

— Гапсун! Отнеси-ка курицы в дом Ттондоля, — послышался голос с кухни.

«По-видимому, решили поделиться угощением с родными… Гапсун? Ёнсун…» — задумался над схожестью имен Сонсу. Он повернулся в ту сторону, где слабо горела керосиновая лампа. «Какими короткими стали дни», — неожиданно для себя подумал он.

Спустилась ночь, и все вокруг было таким тихим и необычным. В траве шумно стрекотали сверчки, а на небе одна за другой загорались звезды.

— Простите, что так скромно вас угощаем, — через некоторое время к ним подошел старый фермер, он почтительно наклонился и расположился рядом на террасе.

— Расскажи-ка, каким выдался этот год? Ячмень хотя и не уродился, для урожая риса погода хорошая стояла, — потягивая сигарету, издалека стал расспрашивать Бондже.

— Хоть вы и говорите, что погода была хорошей, а всего не предугадать… Вам нужно кое-что объяснить…

— Какие еще объяснения? Это значит, что в такой урожайный год, как этот, вы так ничего и не собрали?

— Видите ли, ребенок у нас заболел, к тому же в рисовых полях было столько вредных насекомых, что мы не смогли все спасти, — старый фермер исподлобья стал заискивающе заглядывать в глаза Бондже.

— Уже который год ты мне рассказываешь одно и то же, а отдавать долг надо в срок, несмотря ни на что, — отрезал Бондже, нахмурил брови и отвернулся.

— Этой осенью нам и дочь замуж выдать надо…

Бондже оставался непреклонным. Во дворе столпились и другие работники, видимо, у них тоже было что сказать, но, почувствовав создавшуюся атмосферу, не могли вымолвить и слова.

Когда все разошлись по домам, уже глубокой ночью Сонсу высказал Бондже свое сочувствие по поводу дел на ферме.

— Да они всегда так говорят! Ты не должен верить ни единому их слову! Они никогда не захотят отдать своего урожая, ради которого круглый год, истекая потом и кровью, трудились на полях. Но и у милосердия должен быть предел, так как чем больше идешь на уступки, тем больше они ждут от тебя. Таковы уж люди — жадные. Ты всегда должен помнить, когда меня не будет на этом свете, — нельзя быть таким уступчивым, — сказал Бондже и твердо посмотрел прямо в глаза Сонсу.

Слишком много забот было у старика. Как ему было не беспокоиться о слабом и мягкосердечном Сонсу, как ему было не беспокоиться о своем возрасте, ведь не так уж и много осталось ему жить. Если раньше он умел внимательно рассматривать каждую проблему своих работников, был весьма великодушен и милостив к ним, то в присутствии Сонсу, чтобы показать ему пример, старику приходилось умышленно вести себя строго и непоколебимо.