Пак Кён Ри - Дочери аптекаря Кима

Если бы Бондже хоть немного доверял своему зятю, может быть, он и попросил бы его позаботиться после смерти о своих владениях, но старику приходилось быть все время начеку. Иначе, стоило ему немного ошибиться, как родственники зятя могли прибрать к рукам все его имения. Бондже не мог довериться и своей жене, простоватой и недалекой в расчетах, которая думала только о своей больной дочери.

«Мне уже пятьдесят семь; если Сонсу умрет молодым и не оставит наследника, наш род канет в небытие навсегда…» — множество беспокойных мыслей не давали Бондже уснуть.

На следующий год, ранней весной старик Бондже отправился охотиться на оленей, и Сонсу впервые сопровождал его. Каждую весну, по старой традиции, жители Тонёна преподносили мясо оленей в подарок вану. Сначала добычу привозили в деревню, мясо разрезали на тонкие куски, вымачивали в грудном молоке кормящих женщин и сушили в тени, после чего отправляли в Сеул в дар от жителей.

На охоте, стоило Сонсу увидеть подстреленного оленя, его огромные жалобные глаза, увидеть, как охотники отрезали ему рога, он почувствовал сильное головокружение.

— Ну! Пей же скорее кровь! — толкнул его в спину Бондже.

Сонсу упал на колени и стал пить собранную из рогов молодого оленя кровь. Когда горячая кровь потекла по его горлу, синее небо побагровело, словно окрашенное кровавой зарей, и он вспомнил, что видел точно такое же небо прошлой осенью, когда проезжал по полям на осле.

Бондже специально взял с собой Сонсу, чтобы напоить его оленьей кровью.

Вдали, на зеленеющей набережной, сидели на корточках дети, они выкапывали травы для приготовления пищи. Глядя на них, Сонсу вспомнил о Гапсун, которую он встретил в доме фермера в прошлом году.

«Лучше бы было мне жениться на Гапсун…» — подумал Сонсу, но, как ни странно, он никак не смог вспомнить ее лица — только ее ясные глаза, похожие на глаза Ёнсун. Теперь он уже не мог отличить, где были глаза Ёнсун, а где — Гапсун.

Дядька Бондже уже выбрал для него невесту, и свадьба была назначена на осень.

На второй день они снова пошли в горы на охоту. Им пришлось весь день бродить по горной чаще. Наконец охотники притомились, вышли к ручью и решили передохнуть. Все курили и перебрасывались глупыми шутками. Старик Бондже почувствовал боль в ногах, то ли от тесных новых ботинок, то ли от долгой ходьбы, снял насквозь промокшие ботинки и носки, опустил ноги в прохладный ручей и закурил. В его памяти всплыли причитания жены:

«Послушайте меня: может ли такое быть, что своей родной дочери вы ни куска земли не выделили, а отдали все племяннику? Как вы можете думать только о нем? Неужели вы думаете, что он будет потом почитать нас после смерти, как своих предков? Ну уж нет! Мне от него и стакана воды не надо. Моя дочь должна погибать в нищете, а я буду принимать приношения от бесноватого? Мы покинем этот свет, кто тогда позаботится о нашей больной дочери? Ай-гу, до чего же несчастна моя дочь!»

Без сомнения, жена действовала по наущению зятя. Бондже не выдержал и, испепеляя взглядом жену, приказал ей больше не говорить об этом, хотя сердце его тоже разрывалось от одной мысли о дальнейшей судьбе Ёнсун.

«Этот тип больше нас с тобой еще проживет», — подумал он, вынул из ручья ноги, попытался натянуть на мокрые ноги носки, но не смог, плюнул и зашагал босиком вниз по тропинке, держа ботинки в руке.

— Гадюка! — вдруг закричал Бондже, оттолкнув одной рукой Сонсу. Нога Бондже уже кровоточила.

На обочине тропы, подняв голову, шипела гадюка. Сонсу схватил большой камень и бросил в нее. Гадюка, извиваясь, стремительно исчезла под камнем.

Дойдя до ближайшего селения, Бондже сразу же сделал надрез скальпелем в месте укуса и высосал кровь, обработал рану и туго забинтовал.

— Что-то рано гадюки пошли, — старая фермерша с беспокойством покачала головой, — ох, не к добру все это.

Вскоре Бондже сильно заболел, но умер не от укуса змеи, а от столбняка.

— Да разве ж так можно? Пренебречь сыном в полном расцвете сил и продвигать вместо него зятя? Где это видано?! — в отчаянии била рукой по полу Бонхи.

После смерти мужа мать Ёнсун, ссылаясь на молодость Сонсу, вместо него назначила хозяином аптеки своего зятя Ган Тэкджина.

— А что ты кричишь? Как может такой сопляк управлять делами? На года его посмотри, — лишь бы не слышать упреки Бонхи, как могла, старалась увильнуть от неприятного разговора Сон.

— Здоровый парень, восемнадцать лет — и кто сказал, что молод? Ах, ну да, вот стукнет ему сто лет, тогда повзрослеет. Все знают, что задумала семья Ганов, но пока я жива, я не допущу этого! — глаза возбужденной Бонхи потемнели от гнева.

— Так значит, по-твоему, зять — это не наша семья? — упрямясь, вскричала Сон.

— Ну, тогда скажи сначала, чья это семья? Кима? А может, Гана?

На ругань сбежались соседи и любопытные прохожие. В толпе оказался и Джи Соквон. В предвкушении шумного скандала он почесывал кулаки и скрипел зубами.

— Ты думаешь, что кроме Сонсу некому защитить имение Кима от заговора зятя и тещи? Думаешь, вам позволят прибрать к своим рукам именье Кима?

— А ты кто такая, чтоб мне указывать? Это моя семья! Кто будет слушать бедную вдову? Не лезь не в свои дела, я сама разберусь. Только попробуй отдать этому бесноватому хозяйство, все по ветру пустит! — от гнева на лбу Сон проступили красные ниточки вен.

— Хорошо, делай по-своему, а я сделаю по-моему. Ты еще у меня поплачешь за то, что вдову за человека не принимаешь. И у малой рыбешки есть зубы. — В гневе подобрав подол юбки, Бонхи встала, расталкивая локтями толпу, прошла к воротам и, обернувшись, напоследок выкрикнула:

— Я ухожу на гору Дансан!

При этих словах лицо Сон передернулось.

— И мы все пойдем! — зазывая идти за собой, выкрикнул Соквон.

За ними последовали единственный сын Бонхи Джунгу и еще несколько человек. Миновав статую известного полководца около администрации, они прошли через село Поксуголь и направились к вершине горы Дансан. Солнечный свет начал рассеивать утренний туман. Взойдя на вершину, они обратились в сторону администрации и начали выкрикивать свои обиды:

— У Кима Бондже, владельца аптеки, есть совершеннолетний сын, но наследником объявлен зять. Это несправедливо! — трижды в один голос они выкрикнули свою обиду и разошлись по домам.

На второй день губернатор заслушал поданный иск, и Сонсу назначили управляющим аптекой. Истина восторжествовала.

Когда Сонсу принял на себя управление аптекой, Ган Тэкджин, словно пиявка, прилепился к аптеке и не выходил из нее ни на шаг. Каждый год, когда приходило время закупать лекарственные травы, Сон посылала на лекарственный рынок в Тэгу не Сонсу, а Тэкджина. Более того, ключи от кладовых она всегда держала при себе во внутреннем кармане под юбкой. Так постепенно, то тайно, то явно, управление аптекой перешло в руки Ган Тэкджина.