Пак Кён Ри - Дочери аптекаря Кима

Бондже тогда было около сорока лет, и работал он в государственной аптеке. Хотя он и принадлежал к среднему классу, жил скромно и небогато. Корни его родословной восходили к знатному роду, владевшему обширными землями и имеющему большое влияние в тех местах. Несмотря на свое знатное происхождение, Ким Бондже довольствовался скромной зарплатой аптекаря и, не проявляя особых амбиций, проводил дни своей жизни в тишине, ничем не отличаясь от других.

Младшему брату Боннёну было 23 года. Со старшим братом у него была большая разница в годах, как у отца с сыном. Между ними была еще сестра по имени Бонхи, остальные братья и сестры умерли еще в детстве. По характеру Боннён был совсем не похож на своего образованного и спокойного брата. Боннён был невероятно здоровым, сильным парнем со вспыльчивым, неукротимым и дурным характером, отражавшемся в бешеном блеске глаз. Более того, он чрезвычайно гордился своим происхождением. И видимо, от того, что его, как позднего ребенка, сильно баловали в детстве, ревниво относился ко всем, кто пренебрегал его мнением. Весь этот набор нелучших качеств сформировал из Боннёна грубого и скорого на расправу тирана. Из-за своей привлекательной внешности, высокого роста и силы, его всюду признавали за неоспоримого лидера. Впрочем, его большим недостатком были отдававшие желтизной волосы. Однажды один из его друзей, подшучивая над рыжеватыми волосами Боннёна, осмелился назвать его сыном янки, за что был избит Боннёном до полусмерти.

У Боннёна была прекрасная жена, которая прошлой осенью родила ему первенца. Это была уже вторая жена, первая умерла через два года после свадьбы. Умерла несчастная от непонятной болезни, а по слухам — вследствие жестоких избиений.

Перед домом, под каменной лестницей, вытянув ноги, лежал пес сапсари [10] Сапсари — корейская порода собак, название которой, в переводе с корейского, означает «существо прогоняющее злых духов». Корейцы полагают, что эта порода собак имеет способность отпугивать злых духов, отводить от дома зло и приносить удачу. . По-видимому, он дремал. «С-с-а-а!» — с гор Андвисан ветер донес шум сосен. В доме Боннёна стояло жуткое затишье. Боннёна не было дома. Прихватив с собой слугу Джи Соквона, он ушел на стрельбище в ущелье Ттукджи.

За воротами дома под старым вязом прятался молодой путник. Невероятно худой, с болезненно-бледным лицом, он что-то шептал себе под нос, утирая рукавом текший со лба пот.

В голубом небе не было ни облачка, лишь неспешно парил черный коршун, вычерчивая круги расправленными крыльями. Время от времени сухо шелестел от ветра плющ, обвивающий каменную ограду, — и тогда казалось, что рядом проползала змея.

Путник нерешительно подошел к воротам и с опаской начал вглядываться вовнутрь дома. Пес на него не реагировал и все также дремал под каменной лестницей. Путник, продолжая что-то бормотать, бесшумно развернулся и, покачиваясь, пошел вдоль каменной ограды. То ли от тени старого вяза, то ли от отблеска зеленого плюща его лицо стало бледнее прежнего. Поднявшись на заросший сорняком холм, он сел и рассеянно посмотрел себе на ноги — его новые ботинки были сильно испачканы красной глиной.

«Может, вернуться в Хамян?» — горько, чуть не плача, усмехнулся путник.

Дело в том, что в Хамяне в первую брачную ночь он бросил невесту и бежал в Тонён.

«Бес попутал. И зачем я сюда пришел?» — Он не переставал спрашивать себя об этом с тех пор, как пришел в Тонён.

Наконец оторвав от ботинок свой бессмысленный взгляд, путник поднял голову. Обхватив колени руками, он стал смотреть, как далеко в порту прибывали и отбывали рыбацкие судна, суетливо сновали люди. Слева, внизу от него, на просторном дворе Себёнгвана муштровали солдат. Путник перевел взгляд на дом Боннёна. В этот момент из дома вышла служанка, неся за спиной ребенка, подвязанного нежно-розовым стеганым одеялом. Безлюдной тропинкой служанка направилась к селу и вскоре пропала из вида.

Вдруг из дома Боннёна раздался отчетливый звук отбивания белья [11] Отбивание белья — после стирки белье отбивалось плоскими деревянными палками. . Путник тут же вскочил и, скользя, кубарем скатился по склону холма. Пес, лизавший лапу, насторожился и залаял. Звук отбивания белья прекратился. Сидящая на бамбуковой террасе женщина осторожно глянула во двор.

— Сукджон! — во двор, отряхивая с себя пыль, вошел путник.

От удивления женщина широко раскрыла глаза и на какое-то время застыла в растерянности. Пес, широко расставив лапы, остервенело залаял.

— Няня! — пронзительно прокричал путник.

Женщина отложила палку для отбивания белья и поспешно поднялась.

— Няня! — на этот раз путник позвал жалобным голосом.

Женщина, подобрав подол темно-синей юбки, испуганно скрылась в комнате.

— Сукджон! — взмахнув рукой, закричал навзрыд путник.

Ответа не последовало. Дверь комнаты оставалась неприветливо закрытой.

— Кто там?

Наконец, откуда-то с заднего двора, вытирая о подол руки, вышла старая няня и снизу вверх стала рассматривать мужчину. Тот стоял как вкопанный.

— Не может быть! Не вы ли тот самый молодой господин из Гамеголя? — няня отогнала захлебывающегося от лая пса и подошла поближе к мужчине. — Ой, беда-беда. Хозяин скоро вернется, уходите сейчас же, а то не миновать беды! — Няню слегка передернуло, как будто по ней пробежали мурашки.

Сукджон, жена Боннёна, была родом из Хамяна. Мать ее умерла при родах, и няня воспитывала ее с рождения. Старая няня прекрасно знала, как Сукджон полюбил сын Гамегольского богача Сон Ук. Полюбил так, что заболел душою. Их чуть было не поженили, но при гаданиях выяснилось, что линия судьбы Сукджон гораздо сильнее линии Ука, и свадьба была расстроена. Судьба девушки была решена в доме господина Пака: ее отправили в Тонён и там выдали замуж за овдовевшего Боннёна, а Сон Ука отправили к родственникам матери в Сеул.

— Уходите восвояси. С ума вы сошли что ли? Что будет, когда хозяин вернется? Да уходите ж вы быстрей, подобру-поздорову! — Няня попыталась вытолкать Сон Ука в спину. Как только она подумала о нездоровых подозрениях Боннёна в верности жены и его непредсказуемом поведении при этом, ее спина покрылась холодным потом.

— Няня, я ведь тоже женился, — выговорил, как в бреду, Ук, — в первую же брачную ночь я, ну это… убежал. Так захотел ее увидеть, только один раз, так захотелось, хотя бы разочек! — Из его глаз покатились крупные слезы.

— Как дитя, сглупили, значит. Так когда ж вы из Сеула-то приехали? — сочувственно оглядывая плачущего мужчину и не зная, как поступить, няня только цокала языком, одновременно передумывая сотню беспокойных мыслей.