Елена Колина - Ты как девочка [litres]

Можно было бы пойти пешком, от детского сада на Тверской до «Европейской» пешком было минут 40, но на Кларе были новые туфли Прада, несмотря на бешеную цену, жесткие, как колодки каторжника, и она не хотела прихромать в издательство с искривленным от боли лицом, со стертыми в кровь ногами, – это была ее первая важная встреча. Впервые ее покупали. У нее к тому времени вышла книжка, затем вторая, третья, и вот – нежданная победа, ей назначили встречу с тем, чтобы «сделать предложение». Кларе (джинсы Армани, белая рубашка Армани, плащ Армани, тогда Армани казался отличным вариантом – и скромно, и дорого, и Армани.) было тридцать шесть лет, на вид двадцать пять, в душе не больше семи, и слова «предложение» и «встреча» высекали в ней искры, сверкали волшебным светом – вот сейчас откроются новые миры, и… И? Ну, просто новые миры.

Клара поехала на троллейбусе, чтобы прибыть в «Европейскую» независимой и отстраненной, с настроением «не надо ничего просить, сами предложат и сами все дадут». С Тверской вышла на Суворовский, проехала Невский на троллейбусе № 5, вышла у Катькиного сада, перешла Невский, повернула на Михайловскую, – шла будто летела, чувствовала себя погруженной в свои мысли писательницей и одновременно зверской бизнес-леди, в общем, роскошной победительницей.

Это было удивительно, увлекательно, нереально, все это новое, что с ней происходило, – так долго она была никому не нужна, а теперь вдруг стала всем нужна! Несколько книг вышло в маленьком московском издательстве, и отчего-то был успех: книги продавались, допечатывались, продавались, и в прежде равнодушном голосе издателя («ну, как вас там зовут, давайте попробуем…») стали звучать нежно-уважительные нотки («кажется, я открыл звезду!»)…

Игра в звезду (хотя почему игра, кто сказал, что это было по-игрушечному?) шла полным ходом. «Мерседес» встречал ее на Ленинградском вокзале (владелец маленького московского издательства посылал за ней свой «мерседес» с водителем, и водитель вез ее по Москве, как настоящую звезду), – и телевидение! – и заискивающие лица редакторов – хотя, казалось бы, им-то чего – а вот чего: она перспективная, нельзя, чтобы ушла к конкурентам. Клара не собиралась к конкурентам, у нее вообще большая часть сил уходила на то, чтобы скрыть изумление и радость: ее издают, ура, это не сон ли?..

Но конкуренты – вот они, сами ее нашли и пригласили на встречу. «Послать за вами машину?» – «Нет, я сама, мне…» Чуть не сказала: «Мне надо ребенка в садик отвести». Прежде ей никто не назначал деловую встречу в «Европейской», ее еще ни разу не переманивали конкуренты, – и так трудно было сдержать щенячью радость, но она же не парвеню, не нувориш – Берта говорила «всегда помни, кто ты», и она помнила. К тому же привычка к хорошему приходит быстро, Клара быстро привыкла – вот ее книги в витринах, а вот картонная табличка на книжном развале – «новая Горячева» (ха-ха-ха, новая она…), а вот интервью с ней, а вот она по телевизору. Попасть на телевидение стремились все, на любую самую глупую передачу все равно кем, гостем или экспертом (хоть чучелом, хоть тушкой), но это оказалось самым скучным: там была нужна не Клара, а именно что ее тушка – ее пудрили, усаживали на диван в студии и задавали глупые вопросы, целью ведущих было показать себя, а не Клару.

Встречались в кафе на втором этаже, за столиком в углу. Напротив Клары сидел совершенно непримечательный человек – глаза, нос, рот, на коленях портфель, – если бы Клара на секунду отвернулась и ей бы поменяли собеседника, она бы не заметила.

Разговор был странный, не о книгах, он даже вид не сделал, что ему интересна писательница Горячева, – сразу после приветствия предложил:

– А давайте не будем рассусоливать? У вас тут в Питере принято разговаривать, а мы в Москве имеем мало времени.

Так и сказал, как иностранец: «имеем мало времени».

– У вас есть новая книга?

– Я сейчас дописываю, – оживилась Клара. – Хотите, расскажу, о чем?

– Прямо сейчас пятьдесят тысяч хотите?

– Что?

– Переходите к нам. Даю вам пятьдесят тысяч долларов. – Он открыл портфель, засунул в портфель руку и что-то такое там с видимым удовольствием ощупал, должно быть пачки долларов.

Клара изо всех сил постаралась не ахнуть «вы что, с ума сошли?», «прямо здесь, сейчас?», не закричать «ура!» или «ой, скорей!». У нее закружилась голова, не в переносном смысле, не от собственных умопомрачительных успехов, а буквально.

– Ваш издатель вам платит меньше. Он – мелочь пузатая.

То, что платил мелочь пузатая, казалось Кларе огромными деньжищами, которые неизвестно почему платят ей за счастье писать… и, конечно, это было меньше, много-много-много меньше.

– Мне пора, – поднялась Клара, – спасибо за предложение.

Она и сама не знала, почему ушла.

Обидно вел себя с ней этот непримечательный московский человек с портфелем. Как будто ему можно людей называть «мелочь пузатая». Как будто она сейчас все отдаст за этот его портфель. Как говорила Берта – «помни, кто ты»?.. Клара не знала кто она, но точно не та, кого можно поманить вот так – будто без любви, не ухаживая, за деньги. Кроме того, было очень интересно получить такое предложение, встать и уйти. Это было круто. Как в кино. Ну, и, честно говоря, у нее не было ощущения потери. Напротив, была злая уверенность, что все впереди, все еще будет, и даже лучше.

Клара села в троллейбус около Катькиного сада, чтобы ехать в детский сад. Ей вдруг стало очень, просто невыносимо грустно, как будто ее надежды были жестоко обмануты, будто она Золушка в мечтах о принце приехала на бал, а ей велели квартиру убрать… то есть дворец. Почему, ведь все было просто оглушительно хорошо: предложение показывало, каких она достигла успехов, а что сделано в хамской форме, так что взять с этого московского типа. Но настроение было ужасным, она смотрела вокруг и думала: зачем она звезда, зачем все на свете так печально, зачем она приезжала, зачем на троллейбусе, зачем в Армани, зачем Андрюшу в садик повела?..

На сиденье впереди женщина читала ее книжку в яркой обложке, и Клара, печальная звезда, приняла скромный, чуть утомленный вид и исподтишка посмотрела, не читает ли кто-нибудь еще ее книжку, – вбок и вперед, и вдруг как будто взрыв. Впереди через три ряда у окна сидела Карл!

Троллейбус тронулся, Клара смотрела на ее стриженый затылок – вскочить, подойти? Они не виделись – сколько? Они с Карлом перестали общаться – эту дату забыть невозможно – за восемь месяцев до рождения Андрюши.

…После развода у Клары осталось странное чувство непрочности всего – раз уж рухнула такая основательная конструкция, как ее брак, значит, все может перемениться… Все и переменилось, прежде было будущее предопределено, а стало – что делать? Берта повторяла: «Разрушить-то не фокус, а вот создать…»