Наталия Терентьева - Феечка

А они еще с мамой удивляются, что я поехала учиться в Москву, чтобы стать однажды министром культуры. Ведь бабушка именно такую схему заложила мне в голову. Я теперь это отлично понимаю. Сначала разберись со страной, а потом уже строй свое личное счастье…

Я писала рассказ до половины четвертого утра, потому что никак не могла поставить точку. И остановилась, когда увидела на экране телефона сообщение от Ульяны, она послала мне его два часа назад, перед сном: «Сегодня в 20.00 Андреев поет со своей группой в клубе на Арбате. Я только что увидела анонс».

Она послала мне и фотографию короткого анонса. Он появился тоже только два часа назад. Странно, почему они так поздно дали объявление? Такое спонтанное решение… Может быть, им кто-то предложил выступить вместо себя? Неважно, все это неважно… Не надо ждать до одиннадцатого марта – ура… Но это так неожиданно… Я еще не решила, пойду ли я… И зачем мне идти туда с Ульяной… Как глупо… Но не пойти – еще глупее…

Я легла спать, мгновенно уснула и тут же открыла глаза. Мне казалось, я совсем не спала, но нет – будильник прозвенел вовремя, половина девятого, сегодня ко второй паре. Я пробовала первое время в сентябре бегать, принимать утром холодный душ, но сдалась. Воздух вокруг общежития загрязненный, рядом пересечение двух проспектов, до университетского парка бежать далековато. В душе ужасающе пахнет… В общем, сдалась. Бабушке говорить об этом не стала, и когда приезжала на каникулы, то дома и бегала, и обливалась душем – как она обычно заставляла меня все мое детство. Говорят, что не прививается то, чему заставляют. Мне кажется, у меня как раз наоборот. Что заставляли делать, к тому я и привыкла, и считаю это своей сущностью. А может быть, это и не так… Или просто в безалаберной Москве я становлюсь другой? Или меня некому заставлять… А так хочется, чтобы кто-то иногда сказал: «Надя, вставай, не валяйся, Надя, не надо туда ходить, смысла никакого нет, зачем тебе этот Андреев, он старше тебя на девятнадцать лет…»

Весь день я перечитывала посты Андреева, даже смотрела его фильм без звука, наушники надевать на лекциях не стала. Лекции были так себе, больше похожи на профанацию, у нас не все предметы интересные, но сидеть в наушниках – унижать преподавателя, так мне кажется.

Я волновалась перед концертом так, как будто шла с ним знакомиться. Я ведь видела его вчера и даже задавала ему вопрос. Но я понимала, что увижу его сегодня в другом качестве… В пении человек открывается совсем иначе…

Ульяна ко мне подошла за день только один раз, спросила, выбрала ли я тему для курсовой работы. Я видела, что она хочет спросить что-то другое. И почти догадывалась что. Но она больше ничего не спросила, и я не стала ей помогать. Зачем? Разве мы подруги? Разве что по несчастью. Или по счастью – не знаю пока, влюбиться в Андреева это счастье или нет. Хотя влюбиться вдвоем в одного и того же – это уже беда.

Как нарочно, мне весь день в университете попадались на глаза очень странные пары. Я пыталась найти в этом какой-то символ.

Он – громадный, толстый, не вмещающийся в свои огромные бегемотовы штаны, зеленые, со спущенными подтяжками цвета хаки. Вроде как – военные штаны… Разве бывают такие военные? Идет налегке, разглагольствует, даже не смотрит на нее, а она – крохотная, как Дюймовочка, с тонюсенькими ножками, с легкими светлыми волосиками, спадающими на лицо, обкорнанными по моде – каждый волосок разной длины – тащит свой набитый рюкзак, смотрит на него с восторгом… Ну ведь что-то в нем вызывает в ней такой восторг!.. Что? Его объем? Я услышала обрывок разговора. Он хвастается, что «урыл» какого-то профессора своими вопросами… Послушать бы его вопросы…

Другая пара – оба покрасили волосы в розово-зеленое. Половина головы – розовая, половина – зеленая. Он волосы специально отрастил до плеч, чтобы быть похожим на нее. Одна длина волос, одинаковые очки, одежда почти одинаковая – пестрые мешковатые толстовки, короткие джинсы в облипочку, голые щиколотки, еле видные полосочки белых носков, мокасины-унисекс, одинаковые. Поженились, наверное, или просто стали вместе жить, и это их совместный вызов миру. Ну ладно, хотя бы вместе…

Третью пару парой с ходу не назовешь, потому что шли они в стайке других студентов, но я выхватила глазом ее и его. Они то и дело переглядывались, смеялись чему-то своему, незаметно для других жестами показывали что-то друг другу… Они выделялись из всех, между ними была почти зримая связь. Это, наверное, здорово. Только у меня пока так не было. Я не знаю, что такое любовь. Точнее, теперь, кажется, начинаю понимать. Но любовь – на расстоянии. Любовь – безо всякой надежды. Или почти без надежды. Любовь – мучение. Не хотела я это так определять для себя. Как-то само определилось.

После занятий я пошла в библиотеку в нашем здании, в читальный зал, взяла Кальдерона, попыталась почитать. Нет, ничего не лезет в голову. Перед глазами – Андреев, в ушах – его голос. Я воткнула наушники и стала смотреть его фильм, который видела уже раз пятнадцать. Лучше, чем он говорит о мире, истории, политике – просто не скажешь. Лучше не снимешь. Он – невероятно талантлив. Зачем ему я?

Но я же красивая… Все так говорят… Не знаю, я этого не чувствую. Я вижу себя в зеркале и на самом деле не понимаю, чем уж так все восхищаются. Тем более что я не слишком изящна. На мой вкус – корова. Бабушка говорит – откормленная на домашних щах и пирогах коровушка. Мама говорит – все нормально, выгляжу здоровой, и на самом деле я почти не болею. Мальчикам и мужчинам постарше (13–70+) ведь не мешает мой плотный сорок шестой размер? Нет. А мне мешает, и мне хотелось бы быть такой, как Ульяна. Может быть, еще поэтому нам с ней никогда не подружиться. Потому что я ей завидую. Я пытаюсь говорить себе правду всегда. Иногда эта правда настолько неприятна, что меняет мир. И делает все безвыходным. И тогда лучше временно от нее спрятаться. Вдруг время пройдет, и она станет немного другой?

Но что касается размеров моих собственных бедер – эта правда мой мир не взорвет. Да, я такая. Я бегаю, я ловкая, я неплохо двигаюсь, но я – откормлена на нежнейших бабушкиных пирожках с картошкой, с яблоками и с капустой. И даже здесь в Москве я начала было худеть от непривычного рациона столовой и перекусов в общежитии, да остановилась. А садиться на диеты, голодать и думать только о еде, выбирая на лекциях в Интернете рецепты, тортики, пирожные, пиццы, которые я съем, когда похудею на два размера, я не хочу.

Промучившись в библиотеке над Кальдероном, прочитав двадцать две страницы за два с половиной часа, я пошла в общежитие. Ведь надо собраться, одеться, надо еще найти этот клуб. У меня в телефоне есть навигатор, но я однажды шла по нему, как полная дура – либо надо идти, склонившись над телефоном, врезаясь в других прохожих, либо – воткнуть в ухо наушники и идти, как зомбяк, вдруг резко поворачивая, не соображая, куда идешь… Некоторые еще разговаривают вслух с навигатором в своем телефоне, ругают его за нерасторопность или вредность… Поэтому я стараюсь заранее посмотреть маршрут, запомнить его и идти по Москве, как по знакомому городу. Знакомому и… чужому. Родной мне Москва, наверное, никогда не станет.