Вэдей Ратнер - Музыка призраков

– Ты, подойди сюда!

Тунь замер. Командир впился глазами в мальчишку-конвоира, между ними произошел безмолвный диалог, и мальчик мгновенно оказался рядом с Тунем и подтолкнул его в спину своим АК-47.

– Пристрели его, – приказал командир, сунув пистолет Туню в руки. Только тут тот разглядел, что запястья стоящего на коленях туго связаны веревкой. – Я сказал, пристрели предателя!

У Туня онемели руки, показавшись свинцово-тяжелыми. Тело обмякло от страха. «Этого не может быть!» Однако это происходило на самом деле – не дурной сон, от которого можно проснуться, но безумие наяву. Командир схватил Туня за руки, заключив их в плен своих, согнул его пальцы вокруг пистолета, сжал и выстрелил связанному в голову. Парень упал на бок. В черепе недоставало большого осколка, и оттуда выплескивалась кровь, впитываясь в щели между плотно связанными тиковыми стволами.

– Кто еще хочет дезертировать? – загремел командир, снова завладев пистолетом и обводя глазами собравшихся. Молчание. Ничего не выражающие лица. – Я так и думал, – буркнул он и обратился к Туню: – Никогда не направляй оружие на того, кого ты не готов убить. Пусть это будет твоим первым уроком. – Он взглянул на безжизненное тело и ногой столкнул его в воду. Листья кувшинок погрузились в воду под тяжестью мертвеца, скрывшись в надувшихся мокрых черных одеждах, но затем, точно по какому-то безумию или чуду, одинокий ярко-розовый цветок снова всплыл на поверхность, борясь за то, чтобы вновь видеть солнце.

Нарунн привел Тиру к хорошо сохранившемуся старому дому из тиковых бревен на южном берегу Чрой Чангвар, одному из немногих традиционных кхмерских жилищ, чудом уцелевших среди массового строительства высоток. Дом, объяснил он, принадлежит прекрасной женщине, которая относится к нему как к сыну; ее все называют Яйа – уменьшительное от Локйяй Туат – «прабабушка». Когда их познакомили, Тира изумилась, что крошечная сгорбленная старушка – спина согнута серпом, голова обрита в соответствии с буддистской традицией для пожилых – и есть та самая замечательная женщина, которую описывал Нарунн. Только когда Яйа обняла девушку, Тира почувствовала ее силу и несгибаемую стойкость, еще более удивительную при тоненьких, как планки веера, ручках, приподнявших лицо Тиры. Яйа высунула язык, показав пересекавший его тонкий шрам. Это безмолвное приветствие глубоко тронуло Тиру.

Несмотря на давнее увечье, говорить старушка могла, но предпочитала не болтать. Она бесконечно улыбалась и то и дело выпячивала губы между впалых щек, словно готовая дарить и принимать поцелуи. Яйа сидела на резном деревянном помосте перед внушительным тиковым домом, а представители молодых поколений – от уже довольно пожилого внука, который в мгновенье ока может очистить от тли до последней личинки самую высокую пальму на их земле, до праправнучки, только учившейся ходить, – кружили вокруг своего хрупкого матриарха, как притоки Великих озер, суетливо разбегаясь во всех направлениях, но всякий раз возвращаясь к своему источнику с дарами земли, принося то ягоды, чтобы освежить рот, то венок из дикого жасмина, опрысканного водой, чтобы охладить ее бритую голову, то неизвестных жуков-букашек, чтобы Яйа их назвала, то коренья, чтобы положить в ее лакированную шкатулку традиционных народных средств. Яйа сторицей платила за услуги, заключая своих любимых в объятья и вдыхая их запахи, словно охраняя их жизнь – или самую важную суть – своим дыханием.

Не успела Тира опомниться, как уже узнала от говорливого клана, что у Яйи было тринадцать детей, ни один из которых не уцелел при красных кхмерах, зато живы некоторые внуки, и они множат род, заключая браки, рожая детей и находя другие крепкие связи. Что до Нарунна, то однажды он пришел на Чрой Чангвар в поисках дальнего родственника своей матери, у которого вроде был дом на южной оконечности полуострова. Яйа, встретив его на грязной дороге перед своим участком, привела парня в дом, познакомила с семьей – выводком внуков, которые объяснили, что не так давно живут на этих землях и не знают, кому принадлежал этот дом до войны, кто из соседей всегда тут жил, а кто беженцы вроде них. После падения режима из страха, что их похитят оставшиеся верными красным кхмерам бунтовщики, они бежали из деревни на восток от Меконга и осели поближе к Пномпеню, где было безопаснее. Они сочли сельскую обстановку полуострова предпочтительней города и, на свое счастье, нашли этот дом среди мощных деревьев и разросшихся кустов. Нескольких ставен не хватало, но остальное было в прекрасном состоянии. Они не смогли ответить Нарунну, жил тут его родственник или нет, потому что хозяева так и не объявились, но тут же предложили парню остаться у них и стать частью семьи.

– А теперь мы и тебя приглашаем! – заявили они, потянув Тиру в свой кружок. – Ты одна из нас! Наша иностранная сестра!

Под их взглядами Тира чувствовала, как срастается ее раздробленная душа иностранки на родной земле и ребенка, который никуда не уезжал.

Верные своему слову, они обращались с ней как с родной, будто Тира всегда была частью их клана, занимая девушку в разных беседах, а сами сновали вокруг, проворно готовя традиционный деревенский пир – простую крестьянскую пищу, по их словам – чтобы отметить ее возвращение к кхмерским корням.

– М’рам! М’реа! М’рас ! – Они по очереди протягивали Тире съедобные листья, цветы и бутоны, буйно росшие на их земле, называя их нараспев на случай, если Тира запамятовала, а потом бросали в горшки, в которых что-то тушилось на глиняных жаровнях под открытым небом. Тира достала из сумки свой дневник, который повсюду носила с собой, спросила, можно ли записать их имена, и когда все хором согласились, начала писать, чувствуя себя удивительно свободно, будто это совершенно обычная вещь вести записи в такой компании.

– Ромдаенг… Ромдуол… Кджол Родек…

В именах слышались ритм и музыка, соединявшие привычную пряность с редким горным цветком, а цветок с августовским ветром, в котором слышался смех ребенка. Однажды, сказала себе Тира, у нее будет такая же большая и шумная семья и гостеприимный дом. Она смотрела на ряд твердых круглых тиковых колонн, поддерживающих крышу, и ей казалось, что сам дом растет из земли несокрушимым монолитом, который в годы войны и разрухи охраняли деревья, духи и здешние призраки.

– Ого, вы выкопали пруд с прошлого раза!

Услышав возглас Нарунна, Тира обернулась. Молодой врач указывал на поле цветущих лотосов в углу участка. Рави, старшая из внучек Яйи, объяснила:

– Да, чтобы дать нашей земле дыхание воды – дангхерм тик .

Тира мысленно повторила ее слова, записывая, чтобы не забыть. Пока она писала, один из внуков Яйи объяснял другому, что эти ее каракули – сас сар , то, что она переняла у «белой расы». Другой согласился: