Тибор Фишер - Как править миром

– Неудивительно, что ученых никто не любит.

Стоит ли утихомирить обильно потеющую Лилиан, которая старательно делает вид, что подъем в гору ее не парит? Нет. Сегодня мы отсняли три довольно объемных куска, что уже превышает среднесуточную норму трудов для Лилиан: два включения на час работы.

Французы не умеют работать. Если бы не орды туристов, приезжающих во Францию ради сыра, вина и нудистских пляжей, они бы давно обанкротились как страна. И я искренне не понимаю, почему американцы считают Париж романтическим городом. Лично я, пока дожидался, когда мрачный алжирец все-таки снизойдет до того, чтобы подать мне несвежую пиццу, ничего романтического в этом вашем хваленом Париже не обнаружил.

Камера продолжает снимать. Семтекс собирает сюжеты для своего фильма «Приступы бешенства у Лилиан». Пока что лучшая вспышка гнева была в тот раз, когда мы подкупили администратора в отеле, чтобы он поселил Лилиан в комнату для прислуги и к тому же неубранную. Она буквально взвилась от ярости. Мы сохранили это для потомков. Еще один замечательный приступ ярости: когда с нашей подачи Лилиан арестовали за проституцию в берлинском отеле. Правда, это и нам аукнулось. У нас ушел целый день, чтобы вытащить Лилиан из участка.

– Нет лучше шутки, чем старая шутка, – говорит Семтекс.

Это правда. Хорошие шутки никогда не надоедают.

Отдаю Семтексу деньги. Ненавижу проигрывать в споре. Я был уверен, что сегодня Лилиан воспользуется какой-то другой из своих фразочек. Выжатой, как лимон, она была вчера.

По всему миру в честь Лилиан съемочные группы используют кодовый французский акцент и тянут слова: «Вы меня выжааали, как лимооон». Или: «Я разбита, как стееклооо». Или коронное: «Это рабство как оно есть». Можно бы посочувствовать Лилиан, но я заполняю зарплатные ведомости и знаю, сколько она получает.

Я спрашиваю у Семтекса:

– Откуда ты все это знаешь?

– Прочел в путеводителе. Сегодня утром.

– Давай, что ли, снимать перебивки. Кстати, а почему Баал?

– Он был изначальным Князем тьмы, – говорит Семтекс. – Это моя дань уважения лично тебе. В честь Баала сжигали детей. Он был франшизой. Покупаешь имя Баала и добавляешь к нему любое, какое хочешь. Когда карфагеняне проигрывали войну грекам, они стали жечь заживо еще больше детей. Они были уверены, что проигрывают войну, потому что жгут мало детишек.

– Если сжигаешь мало детишек, значит, ты просто сжигаешь мало детишек.

Не понимаю, почему карфагенян судят так строго за человеческие жертвоприношения. Человек, познавший глубины отчаяния, может им лишь посочувствовать. Когда все плохо, надо делать хоть что-нибудь. «Хоть что-нибудь» почти всегда лучше, чем «ничего». Если бы только Семтекс не был таким замечательным оператором! Но его операторское чутье, его объектив – всегда в самую точку. Когда у тебя было самое лучшее, все остальное уже не катит.

Я ненавижу историю. Я присутствовал при ее зарождении. Геродот. Сериал о его книге, с которой и началась вся история.

Это была моя первая работа на телевидении. Херби устроил меня помощником оператора после того, как мы познакомились в поезде, когда я ехал в армейский лагерь базовой подготовки.

Поначалу работа помощника оператора казалась подарком судьбы. Как будто ты в отпуске в солнечной Греции, и тебе еще за это платят . И работать на телевидении! Все мечтают работать на телевидении. Почему-то считается, что это круто. К тому же мне надо было всего лишь таскать штатив, делать разметку и по возможности получать удовольствие от жизни. Я никогда не жалел, что не пошел по армейской стезе (я даже не мог довести сапоги до положенного блеска), хотя моего дядю Джо это всегда удручало.

Разумеется, уже на четвертый день съемок я выл от скуки, а очарование телевидения изрядно поблекло. Особенно в Фермопилах, где триста спартанцев противостояли миллионной армии персов.

Битва при Фермопилах, возможно – самое знаменитое сражение всех времен, вдохновившее неучей-подростков по всему миру расхаживать со спартанскими лозунгами на одежде, но сражение, как это ни парадоксально, проигранное. Проигравших обычно не чествуют, чествуют победителей. Представьте, как эти спартанцы бесили успешных военачальников – спартанцы, которых передавили, как муравьев, но почему-то прославили на века, объявив образцом воинской доблести. Они проиграли, их всех перебили, изрубили в капусту, превратили в кровавую кашу под подошвами персов. Да, убить могут любого. Жаль, что меня так не чествуют за поражения. В этом деле я мастер.

Это было и первое выступление Лилиан в роли телеведущей. На каком званом обеде она получила этот ангажемент? Потому что устроиться на работу можно только двумя путями: познакомившись с кем-нибудь в поезде или обаяв собеседника на званом обеде. Хоть кто-нибудь в этой жизни сумел устроиться на работу благодаря своим знаниям, умениям и таланту? Лилиан была молода, и, как всякий восемнадцатилетний юнец, я питал смутную надежду на секс. Разумеется, Лилиан совершенно не интересовал долговязый нескладный помощник оператора, вот почему я гоняю ее вверх-вниз по лестницам Иерусалима, прекрасно зная, что не буду использовать эти кадры. Вчера она психанула после четвертого подъема.

Сейчас в Фермопилах проходит автомагистраль. В память накрепко врезалось, как я вдыхаю свинец, обильно потею и рискую получить пищевое отравление в тамошнем придорожном кафе. Но мне запомнился и монолог Лилиан. Она говорила о трехстах мускулистых педрилах, как они прихорашивались перед битвой. Это избитая тема. Почему-то все забывают о других участниках битвы. Там были не только спартанцы. Там много кто был.

После съемок я позвонил Херби, чтобы еще раз поблагодарить за то, что тот устроил меня на работу. Это один из уроков, который я получил от дяди: людей надо благодарить. Вот я и благодарил. За тридцать лет благодарность окупилась всего однажды. Но, может быть, и не стоило ждать ничего другого. Может быть, так и действует любая система азартных игр: раз в тридцать лет ты выигрываешь.

– Феспийцы, – сказал Херби. – Спроси о феспийцах.

Феспийцы. Они умерли без фанфар, в арьергарде. У них был убогий пиар. Они не были статными мускулистыми красавцами, их никто не прославил в веках, никто не пел им хвалу на афинской сцене. Афиняне сделали себе имя на воровстве чужих идей (и вообще всего, что не прибито гвоздями; великие цивилизации суть великие воры), спартанцы – проводя все свое время в спортзалах. Вот тогда я и начал подозревать, что в мире нет справедливости. Твои поступки и действия ничего не решают. Совсем ничего.

Вся эта апокалиптическая эпопея напоминает великолепный собор, который выстроен из гранитных обид и крепкой вражды, вытесанной из самых твердых пород дерева. Я не думаю, что Джо’н в состоянии оценить все величие механизма, который он привел в действие.