Эка Курниаван - Красота – это горе

– Я должна тебе помешать, – сказала Деви Аю.

– Чему именно помешать? – вопросил злой дух.

Чему именно помешать ?

– Извести мой род.

– Ха-ха-ха! Род твой давно обречен. И теперь ничто меня не остановит.

Ха-ха-ха! Род твой давно обречен. И теперь ничто меня не остановит.

– Генри и Ану Стаммлер тебе разлучить не удалось, – возразила Деви Аю.

– Потому что Ану – плоть и кровь моей возлюбленной.

Потому что Ану – плоть и кровь моей возлюбленной.

– Ну а я внучка Ma Иянг.

– Это уже слишком дальнее родство.

Это уже слишком дальнее родство.

Деви Аю не спеша вынула из кармана платья кинжал. Клинок был солдатский, добротный, блестящий.

– Я нашла его в комнате Шоданхо, – объявила она. Кинкин смотрел в ужасе (надо же, разъяренная женщина с кинжалом!), а злой дух лишь презрительно ухмылялся. – Сейчас я тебя убью вот этим кинжалом.

– Ха-ха-ха! Убить меня не может ни один человек, – сказал злой дух.

Ха-ха-ха! Убить меня не может ни один человек.

– Ну а если я попробую?

– Пожалуйста, милости прошу.

Пожалуйста, милости прошу.

Деви Аю приблизилась, а злой дух осклабился гадко, презрительно, самодовольно. Кинкин, не в силах смотреть, как на его глазах совершается убийство, закрыл лицо руками. Деви Аю, сверкнув глазами в ответ на злобный взгляд призрака, пырнула бывшего мужа кинжалом, весь гнев свой вложив в удар и, возможно, не уступая по силе злому духу. Брызнула кровь, и Деви Аю ударила его снова, и снова брызнула кровь, и Деви Аю снова ударила – и так пять раз подряд, с каждым разом все сильней.

Злой дух корчился на полу, завывая, хватаясь за грудь.

– Как же у тебя все-таки получилось, – спросил он, – меня убить?

Как же у тебя все-таки получилось меня убить ?

– Я умерла в пятьдесят два года – силой воли заставила себя умереть, надеясь когда-нибудь восстать и помешать твоим козням. И вот я здесь. Веришь ли ты, что простой смертный может воскреснуть, пролежав двадцать один год в могиле? Я уже не человек, а значит, могу тебя убить.

– Даже если меня ты убила, проклятие мое вечно.

Даже если меня ты убила, проклятие мое вечно.

И злой дух исчез – растаял облаком черного дыма. Деви Аю взглянула на Кинкина.

– Долг мой исполнен, пора и обратно в мир мертвых, – сказала она. – Прощай, паренек. Спасибо за помощь.

Тут исчезла и она – обернулась прекрасной бабочкой и улетела через распахнутое окно во двор.

Старик появлялся будто из ниоткуда, и Красота к нему привыкла, ведь приходил он часто. Он навещал ее с детства, затевал беседы. Розина то и дело оказывалась рядом, но ни разу его не видела, являлся он одной Красоте. Не слышала Розина и его голоса, лишь Красота слышала. Это он научил ее говорить. Совсем дряхлый старик, даже брови седые. Кожа бронзовая, опаленная солнцем, тело крепкое, закаленное годами тяжкого труда. Всему, что она знала, научил ее он. Когда Розина пыталась записать ее в школу, а директор отказывался ее принять, то даже самой девочке в школу расхотелось, но старик сказал:

– Я научу тебя писать, хоть сам никогда и не учился.

Я научу тебя писать, хоть сам никогда и не учился.

И продолжал:

– И читать научу, хоть сам никогда и не учился.

И читать научу; хоть сам никогда и не учился.

У нее было все, чего она пожелает, никогда она ни в чем не нуждалась, и все благодаря дружбе с ним. С ней, уродом, не хотели водиться, а старик дружил, не гнушаясь ее безобразием. Другие к ней и близко не подходили, а он уделял ей время. Они часто играли вместе, и Розина то и дело пугалась, когда девочка вдруг возьмет да и завизжит от радости.

Маленькая Красота радовалась тому, что научилась читать и писать. Отыскала книги, оставшиеся от матери, и с упоением прочла почти все; так же увлеченно переписывала она отрывки, упражняясь в письме. А Розина смотрела на нее, ничего не понимая.

“Тебя будто ангел учит”, – написала она девочке.

– Да, ангел учит.

Ангел приходил не каждый день, но Красота всегда была уверена: придет обязательно, когда захочет научить ее чему-нибудь новому. Больше никаких друзей ей не надо было, тем более что все от нее шарахались. Да и зачем ей играть на улице, ведь можно играть и дома. Никого не хотела она пугать своим уродством, и ей тоже никогда не докучали непрошеные гости. Дома ей жилось безмятежно и радостно: здесь у нее был друг, добрый ангел.

– Я и стряпать тебя научу, хоть сам никогда и не учился.

Я и стряпать тебя научу; хоть сам никогда и не учился.

И она научилась стряпать, мастерски сочетать пряности. И этим дело не кончилось: научилась она и вязать, и шить, и вышивать – стала бы, наверное, и машины ремонтировать или пахать поля, будь у нее возможность. Всему, что она знала, учил ее добрый ангел, учил терпеливо и усердно.

– Если тебя никто никогда не учил, откуда ты все это знаешь и как учишь меня? – спросила Красота.

– Подсматриваю у тех, кто умеет.

Подсматриваю у тех, кто умеет.

– А умеешь хоть что-нибудь, что не нужно подсматривать?

– Возить телегу.

Возить телегу.

Так она и росла в этом доме, под присмотром Розины, скоро привыкшей к девочкиным чудачествам и необычным способностям. От матери Красота получила неплохое наследство, и Розине оставалось лишь продумать, как растянуть его на долгие годы. Каждый день она ходила на рынок, а Красота ждала ее дома. В доме обитал дух, как сказала однажды Деви Аю, но никому не докучал. Если он и в самом деле научил Красоту всему – значит, он добрый. И Розина спокойно оставляла девочку одну.

Даже ребятишкам, что из любопытства заглядывали иногда за забор, нечего было бояться. Красота никогда им не показывалась – она была девочкой доброй и не хотела пугать их до полусмерти. Не стеснялась она лишь Розины, знавшей ее с рождения. Из великодушия жертвовала она собой, поступалась желанием жить и радоваться, как все люди. Ее миром был дом: спальня, столовая, ванная, кухня, да иногда по ночам выходила она во двор. Доброта заставляла ее жертвовать собой – или наказывать себя? – обречь себя на скуку и однообразие, но Красота не жаловалась.

– А теперь я подарю тебе принца, – сказал добрый ангел.

А теперь я подарю тебе принца.

Из девочки она превратилась в девушку и, разумеется, мечтала о мужчине, мечтала любить и быть любимой. Мечты нагоняли на нее тоску: наверняка ни один мужчина ее не полюбит. Не создана она для любви – страшилище, чернее сажи, с носом-розеткой. Все ее боятся – при одном взгляде на нее всех тошнит, люди падают в обморок, писаются от страха. Не любовь, а ужас внушает она людям.

– Это неправда. Будет и у тебя свой принц.

Это неправда. Будет и у тебя свой принц.

Быть того не может! Она от всех прячется, никому не показывается – как ее полюбить, не узнав?