Карел Мисарж - Окраина

— За такое представленье деньги бы брать! — раздается среди всеобщего веселья.

— А что тут смешного? — повышает голос отец Франтишка в надежде прекратить балаган.

Но потом он смешивается со зрителями и сам начинает тихонько посмеиваться. Рядом с гигантским, облицованным зеленым кафелем котлом для варки пива, как раз под исполинским термометром — термометром, можно сказать, сверхчеловеческих размеров, — притулилась маленькая швейная машинка марки «МИНЕРВА»; под железной винтовой лестницей, теряющейся в необозримых высотах потолка, расположилась супружеская кровать; под железным балконом, прямо под огромными часами наподобие вокзальных, стал белый буфет. Великоват будильничек-то!

Вволю насмеявшись, отец Франтишка широким жестом приглашает публику в меблированный таким образом цех. Сам садится за машинку, вхолостую жмет на педаль, Франтишек валится на кровать и начитает храпеть, кто-то еще, выдвигая ящики буфета, осведомляется, угодно ли с сахаром или без. Несколько подростков с мельницы поливают из шланга плиты пола — «субботняя уборка». Голоса гулко отдаются в огромном помещении, возвращаясь звонким эхом.

А те, кому не досталось никакой роли, кроме роли простых зрителей, — те смеются, смеются, смеются, смеются, смеются…

Невероятно, но факт. Если для зарубежных журналистов «яблоком раздора» представлялся, скажем, Триест тотчас после сорок пятого года, или Палестина немного позднее, или — еще позднее — стена посреди Берлина, то для Франтишка «яблоком раздора» становятся уроки математики.

Нет, спор происходит не между ним и самим предметом, даже не между ним и классной руководительницей — математичкой, как можно было бы ожидать после наших вводных слов. Спор, как бы это выразиться, происходит во времени. Во времени зреет какое-то решение…

Удивительное время. В окружении Франтишка все к чему-то готовятся. «Правильные» ученики всех классов Реальной гимназии имени Бенеша готовятся бежать за границу. Владелец самого крупного имения в Уезде, над усадьбой которого красовалась надпись «Благослови, боже, сей дом — строил я, кому жить в нем?» (из каковой настораживающей иронии, как мы вскоре увидим, хозяин дома не извлек никакого урока), заявил на паперти деканской церкви св. Троицы в Птицах:

— Арендаторы в английских графствах, герцоги Йоркский и Бекингемский в битве за Англию защищали страну от налетов германских «мессершмиттов» с охотничьими ружьями в руках; так и я решил приготовить свою двустволку, пускай только сунется эта сволочь!

Трудно сказать, откуда он почерпнул информацию о действиях представителей великосветских кругов Великобритании — как видно, сей уездский помещик чувствовал некое отдаленное родство с ними. Возможно, собственность на землю сближала то, что разделяли километры. Факт, однако, что сын этого землевладельца во время второй мировой войны пребывал в Англии. Факт сам по себе подкупающий, способный приглушить или, во всяком случае, ослабить остроту фанатичной ненависти, которую неразумное заявление помещика вызвало в Жидовом дворе, в Леске, Казарме и Новых домах. Их обитателям легче прослыть сволочью в глазах доктора Фрёлиха, чем в глазах британского герцога, и выражение «позор на весь мир», которое мы часто произносим столь легкомысленно, очевидно, имеет свое основание.

Факт пребывания сына в Англии во время второй мировой войны мог бы, пожалуй, вызвать симпатию и превратить младшие карты в козыри в том случае, если б сынок не улетел туда на собственном самолете. Но уж этот-то факт при всем желании невозможно переварить тем, кто пользуется одной уборной во дворе на две семьи; так что, возможно, было бы даже лучше, если б сынок вообще не улетел в эту самую Англию, а вместе с папашей составлял бы компанию за карточным столом и на охоте для обер-цальмейстера [23]СС, квартировавшего во время войны в их доме.

Характеристика того удивительного времени была бы неполной, если б мы упустили добавить, что помещик, о котором мы без нужды столь пространно повествуем, проторил дорожку к деканской церкви св. Троицы всего лишь год назад. Таким образом, оправдалось не только выражение «позор на весь мир», но и «стоять на паперти».

Долгие месяцы готовился и единоличник Штедронь, прежде чем закопать у себя на огороде сноповязалку, травокосилку, веялку и даже косу — этим он значительно облегчил свою совесть, поскольку обращаться с косой не умел.

Кое к чему готовилась и молодая математичка, классная руководительница Франтишка. А к чему именно — мы скоро узнаем.

Пока же уроки она проводит следующим образом: задаст вначале задачи, а потом уже до самого звонка ходит по классу, негодуя на директора, который, спасая свое реноме ученого и патриота, перешел преподавать в архиепископскую семинарию. «Перед нами две возможности, — заявил он педагогическому коллективу в завершение своей, впрочем, не слишком долгой карьеры в гимназии имени Бенеша, — это остаться и сотрудничать, ежедневно предавая самих себя, или уйти. Коммунизм противоречит моему научному воззрению, и потому я ухожу». В архиепископскую семинарию женщин на работу не принимали.

Что касается Франтишка, то он готовится к вещи куда более прозаической, идеология не играет в ней существенной роли. Пока.

Класс поставили в известность, что перевод из кварты в квинту [24], то есть из младших классов гимназии в старшие, будет зависеть от результатов строгого экзамена. Тот, кто успешно выдержит, должен будет решить, какой он изберет уклон: гуманитарный, то есть латинский, или технический. Точнее говоря, это будет уже второй выбор, первый был сделан при переводе из секунды в терцию, когда, выражаясь гиперболически — а впрочем, и не так уж гиперболически, — двенадцатилетним ребятишкам предлагалось выбирать между карьерой строителя плотин, дерматолога-венеролога или специалиста по церковному праву.

Для Франтишка, как и для его родителей, родственников и вообще окружающих, названные понятия по меньшей мере чужды; если нам не изменяет память, то о них ничего не сказано и в популярном в те годы ковбойском романе «Благочестивый стрелок». Поэтому у него забот полна голова. О строительстве плотин тогда еще не писали, так что единственное, в чем воплощалось представление Франтишка о технике, было: паровозы, паровые молотилки, велосипеды, танки, самолеты, пулеметы, автоматы, пистолеты, бинокли и лебедки. Автомобили в глазах Франтишка и большинства его товарищей были исключительно привилегией президентов.

Во время войны вахмистр Форман встречал на окраине Уезда — на окраине, обращенной к Праге, — автомобили президента республики Гахи {36}и его многочисленной свиты; после войны в том же направлении и к той же цели — к Ланскому замку {37}— проезжал президент Бенеш, и так же тянулся в струнку, встречая его, все тот же вахмистр.