Карел Мисарж - Окраина

Франтишек, ожидающий своей очереди, неспокоен. Его фамилия в первой трети алфавитного списка, и он скептически относится к информации тех, кто уже «прошел», — мол, в общем, кроме вопроса о Союзе молодежи, все гораздо легче, чем на обычных экзаменах. А вдруг Франтишку опять придется оправдывать чьи-то представления о том, как должен отвечать парнишка из рабочей семьи? Тем более что в заключение экзаменов действительно спрашивают, кто какой уклон выбирает, а тут Франтишек в отчаянном положении, ибо до сих пор не знает, на что решиться.

Но как уж оно бывает, все происходит совсем не так, как ожидалось. Франтишек сравнительно гладко решает задачу на правила Эвклида и никак не может взять в толк, почему все трое экзаменаторов стоят над ним с напряженным выражением лиц. Бывший артиллерийский офицер — в какой-то полувоенной форме, на нем офицерские брюки цвета хаки, зеленая гимнастерка и зеленый засаленный галстук; на бывшем узнике концлагеря — костюм, сохранившийся, видимо, со студенческих лет, учитель еще не успел завести новый. Он напоминает Франтишку актера-любителя перестарка, который должен играть в спектакле роль гимназиста и для этого меняет голос. Одна лишь девица выглядит нормально, хотя и она переняла от своих коллег выражение напряженности.

Математика — последний предмет на экзамене, и, после того как Франтишек устно обосновал свой вариант решения задачи, артиллерист не выдерживает и в тишине, в которой чувствуется облегчение, говорит:

— Слава богу, прямо камень с сердца!

Франтишек, привыкший искать в словах учителей скрытый смысл, наивно спрашивает:

— Почему?

И экзаменатор, отнюдь не привыкший говорить со скрытым смыслом, отвечает правду:

— Потому что мне было бы здорово досадно, если б именно ты провалился и нам пришлось бы выгнать единственного парнишку из рабочей семьи.

Впервые за все время своей карьеры в гимназии слышит Франтишек слова, в которых нет ни угрозы, ни издевки.

Так бывает, когда ждешь удара, а тебя погладили. Франтишку страшно захотелось немедленно сделать что-нибудь такое, чтоб показать, до чего нравится ему этот человек в полувоенном. Но ничего такого ему в голову не приходит, и он только улыбается, благодарно и глуповато.

— В какой же области хочешь ты продолжать учебу? — приготовился записать учитель.

Франтишек посмотрел на артиллериста и во внезапном озарении, полагая, что доставит этим приятное симпатичному математику, выпалил:

— В технической!

Так решилась вся его дальнейшая жизнь.

Невероятно, но факт. Решение пришло не как следствие долгих мучительных размышлений на уроках математики или во время бесконечных прогулок по историческим местам Праги, оно не вытекало из реминисценций о прошлом, из жажды постичь непостижимое, оно всплыло на гребне нежданной, неуловимой, неконтролируемой и неуправляемой волны благодарности. Несомненно, нет нужды подчеркивать, что было это решение колоссальным недоразумением, следствием весьма проблематичного отожествления математики с техникой. Но, как говорится, будущему поверять опрометчивые поступки настоящего.

Экзамены закончены, но ученики кварты озадачены: результаты, оказывается, вывесят в вестибюле позднее, к концу каникул.

Неумолимая эпоха, с удручающей регулярностью вносящая что-нибудь новое, небывалое, неслыханное, не остановилась на экзаменах в кварте. Нет, буквально за несколько дней до конца школьного года, когда уже прошел педсовет и выписаны табели, она преподносит еще один сюрприз: добровольные бригады в каникулярное время.

Хотя эта новость прямо-таки просится, чтоб ее приняли такой, как она есть, без всяких идеологических хитросплетений, а просто, на уровне мышления четвероклассников, как некую перемену, а главное, возможность подработать немного денег, на самом деле все происходит не так. Даже это обычное, как покажет время, дело неразумным людям понадобилось изложить неразумным образом.

Классная руководительница объявляет о приглашении в добровольную бригаду в следующих выражениях:

— Вы только что подверглись экзаменам, от результатов которых зависит ваш перевод в квинту. Я, конечно, не имею права никого принуждать, но обращаю ваше внимание: для тех, кто рассчитывает продолжать учиться в гимназии, участие в бригаде — в их собственных интересах.

Один раз Франтишек уже принял участие в таком мероприятии, устроенном дирекцией гимназии. Было это, правда, не во время каникул и не связывалось с переходом в старшие классы, но тот воскресник запечатлелся в его памяти.

Он проводился, видимо, по указанию сверху: только этим и можно объяснить, что на одно-единственное свекловичное поле — дело было на исходе весны, в пору прореживания свеклы, — не долго думая, без какой-либо организованности, ринулась вся гимназия. От ребятишек десяти-одиннадцати лет до восемнадцати-девятнадцатилетних молодых людей.

Государственное хозяйство, попросившее помощи, на такое рвение не рассчитывало. Гимназисты десятками, сотнями слонялись по полю, не обращая внимания на посадки, не обращая внимания на согнутых женщин, рыхливших мотыгами почву вокруг нежной ботвы. Новые и новые толпы учащихся валили на поле, подобно саранче. При виде работавших женщин старшие, уже нюхнувшие латыни, восклицали: «О женщины, женщины! Ave feminae!» [28]Управляющий метался среди гимназистов, пытаясь всучить им мотыги и вызвать хоть какой-то интерес к работе у этих высокомерных невежд.

В конце концов весь этот маскарад разогнал кто-то из Национального комитета, заставив равнодушных педагогов под угрозой вызвать милицию удалить с поля это взбесившееся стадо подростков и отправить восвояси.

Отбытие было торжественным. Старшеклассники, приехавшие в собственных автомобилях (гимназия располагалась в квартале богатых вилл), натолкали в них, сколько вошло, народу. Клаксоны гудели, звенели песни, раздавались взрывы разных химических веществ…

Однако, хотя апокалипсический образ того воскресенья до сих пор не изгладился из памяти Франтишка, вовсе не это подвигло его вслед за неизменными «да» на вопрос математички об участии в бригаде ответить «нет». Причина у него совсем другая, простая, хотя и не лишенная романтики.

Его отказ вызвал волнение. Математичка сбита с толку. Она сказала только:

— Каждый кузнец своего счастья. Вы вредите сами себе. Но не школе.

И она перешла к следующим фамилиям, чтоб записать по порядку очередные «да», «да», «да». И все же она не могла успокоиться.

— Не откроете ли вы все-таки, где вы собираетесь провести каникулы?

На что Франтишек ответил только:

— В палатке.

Ни за что не желают сходить с его языка дальнейшие объяснения. От него этого, в общем-то, вроде и не требуют, но атмосфера в раздраженном классе такова, что было бы очень желательно услышать от него больше. Но господи боже ты мой, как объяснить им то непонятное, странное, фантастичное, что придумала французская тетка? Да и зачем отнимать время у математички, которая должна за этот урок не только добиться стопроцентного участия в каникулярной бригаде, но и преподать хоть что-нибудь из математики! За несколько дней до конца школьного года эффективность уроков, естественно, сомнительна, тем более в кварте, где все поглощены мыслями о том, что будет с ними дальше. Но фантазия у математички так скудна, что заполнить урок иными средствами она не в состоянии.