Карел Мисарж - Окраина

Тут уместно заметить, что за все время существования пражских высших учебных заведений среди студентов не бывало еще такого нежелания покидать столицу, как в пятидесятые годы нашего века. Быть может, это объяснялось нежеланием разрывать узы дружбы, страхом перед одиночеством.

— Что ж, значит, я другого мнения, — пожал плечами Франтишек. — И вообще, сегодня мы этот вопрос не решим. Тем более что пани… — Франтишек, как вычислительная машина, в долю секунды нашел правильное обращение, — пани учительницу, боюсь, вряд ли могут занимать мои проблемы…

Не слушая уверений в обратном, он снова наполнил рюмки и быстро перебрал несколько пластинок в поисках нужной.

Во времена, когда танцевальная музыка в исполнении оркестра Карла Влаха звучала по радио один-единственный разок в неделю, да и то лишь полчаса, во времена, когда молодежные культбригады не знали других песен, кроме «Ехал Франта мимо садочка», «Go home, Ami, Ami, go home» [38], «Солнце скрылось за горою» и «Слава шахтерам, слава», песни из музыкальных спектаклей, еще не получивших название «мюзикл», таких, как «Сто дукатов за Хуана», «Прятки на лестнице» или произведения Ежека {57}, были неизменным аккомпанементом домашних вечеринок.

Прелестные песенки о любви, которая «средь танца цветок срывает померанца», и о благоуханных цветах шафрана понеслись из радиолы и быстро заглушили слова, под которыми могли таиться коварные камни преткновения. Томная музыка смазала разницу в возрасте, которая чуть было не испортила хорошее настроение. Вечеринка приобрела даже какой-то стиль, если, конечно, позволено говорить о стиле там, где не умеют различать вина по худшим, лучшим и великолепным маркам, а знают только, что вино — оно и есть вино. Элемент стиля внес приятель Франтишка, обнаружив у отца в шкафу — компания тем временем перебралась в зеленую гостиную — бутылку украинской горилки, на дне которой лежал стручок огненно-красного перца, а в холодильнике нашлись банки с крабами и устрицами. Все залюбовались пестрыми этикетками, украшенными причудливым орнаментом, французские слова на них были похожи на экзотических бабочек.

— Надо спросить у французской тети, известны ли ей эти деликатесы, — брякнул Франтишек, которого на этой стадии вечеринки оставила уже всякая принужденность.

Во времена, когда командировки в Дрезден, Лейпциг и Варшаву — редкость, о которой говорят с почтительным вниманием, неудивительно, что после такого заявления Франтишка в глазах присутствующих появилось голодное выражение и посыпались выкрики:

— У тебя родственники во Франции?!

— А ты к ним ездишь?!

— Они живут в Париже?!

Франтишка заставили рассказать о тетке с легкомысленными манерами, о дяде ростом гораздо ниже жены, что он восполняет чувством собственного достоинства и стремлением слыть мастером на все руки, хотя бы в таких делах, как истребление мышей и тараканов, откупоривание винных бутылок или приготовление домашнего пива из хлебных корок.

Но ведь во Францию-то ездят на Лазурный берег, по торговым делам или в «Мулен-Руж», а не для того, чтоб своими руками добывать уголь, доить козу или таскаться по белой пыли с тяжелой корзиной винограда за спиной…

Поэтому Франтишка выслушивают до того внимательно, до того вежливо, что ему уже не по себе, и он сокращает свое повествование, вынужденный признать, что консервы, привезенные из командировки, — знак отличия более высокий, чем, скажем, ленточка Почетного легиона или Чехословацкий военный крест. Тем более что пора спать.

В этом возрасте разговоры ведутся по простой схеме с двумя-тремя вариациями. Схема такова: воспоминания о собственных подвигах, в которых главные темы — алкоголь и школа, а также первые опыты курения, первые признаки отдаления от родителей; затем рассказы о знакомых, добившихся успеха в жизни, причем рассказчик намекает, что он и сам в ближайшее время ступит на верный путь к успеху, залогом чего служит его умение выбирать друзей; и наконец байки и анекдоты из той области, в которой рассказчик предполагает трудиться. Но сегодня вечером пальма первенства осталась за консервами из крабов.

Приятель сделал Франтишку знак выйти с ним на кухню и там задал вопрос, вызвавший настоящий шок:

— Где ты хочешь с ней спать? У нас или в спальне?

Иллюзия выбора должна вплести дополнительную прядку в крепнущие узы дружбы. Увы, Франтишек еще не полностью выплатил долг за квартиру! И он «выбирает» спальню, хотя ему отчаянно хочется, чтоб этой ночью его окружали те пустячки в их холостяцкой комнате, которые еще связывают его с Жидовым двором. Красный чемодан, смешной рисунок младшего брата на мягкой обложке учебника — усатый жук…

— Думаю, пора и ложиться. — Приятель Франтишка притворно зевает и уводит учительницу в свою комнату.

Та послушно следует за ним, и ее «спокойной ночи» звучит столь же убедительно, как и ее объяснения ученикам, что в тональности ре мажор квинтой называется аккорд ре-фа-диез-ля, а в предложении «Черная туча закрыла сияющее солнце» подлежащим будет «туча», сказуемым — «закрыла», а дополнением — «солнце».

Франтишек уходит с маленькой блондинкой в спальню, которую, ему кажется, всю заполнили сдвоенные супружеские кровати и смешанный запах мужского одеколона и тяжелых дамских духов; при этом Франтишек держится с такой уверенностью, что сам себе удивляется. Он рад, что ему не пришлось особенно много болтать в непроветренной гостиной и что оказалось ненужным придумывать мотивировку для приглашения девушки пойти в спальню и ломать себе голову над тем, как это сделать. И хорошо, что не надо ему больше слушать собственнические вздохи немолодой учительницы, от которых ему становится стыдно, даже когда он один. Это особый стыд. С ним связано глубокое понимание. Франтишек отнюдь не поддался иллюзии, что учительница влюблена в его друга. Для нее эта связь всего лишь шанс доступными ей средствами достичь трудноосуществимой цели. Такую связь Франтишек понимает. Суть дела, которой не видит приятель, проста и однозначна. Эта женщина, как стало ясно из болтовни сегодня вечером, живет с отцом, матерью и двумя братьями в двухкомнатной квартире, в окраинном районе Нусле. Сколько таких квартир в Праге! И таких родителей, которые ничего не знают о регулировании рождаемости и об угрозе жилищного кризиса. Такие люди живут в ничем не обоснованном убеждении, что дети у них само совершенство и старшей дочери стоит только мигнуть, только пошевелить пальчиком — и она тотчас со своим чемоданчиком, куда брошено несколько дешевых тряпок, въедет в самый великолепный квартал города, до того роскошный квартал, что вроде уже и не пражский. Для таких родителей человек типа Франтишкова приятеля всего лишь меньшее из зол, но все же, поскольку живет он в реальном добротном доме, какой-то выход.