Карел Мисарж - Окраина

Приятель дозвонился наконец до справочной и начал покрывать листок бумаги корявыми цифрами, обозначающими время отправления утренних поездов, а отец его, пошарив в баре, вытащил бутылку с бесцветной жидкостью и удовлетворенно промолвил:

— Сливовица. Домашнего изготовления. Из Моравии.

Наполнив три миниатюрные рюмки, он обратился к Франтишку:

— Одобряю ваше решение! Молодому инженеру надо начинать на производстве. Теорией заняться успеете, когда будете в моем возрасте. А на севере в области химии происходит буквально революция!

Север, юг, восток, запад.

Франтишек устремляет восхищенный взор на отца приятеля. Большой человек редко прибегает к уточнениям. Его масштабное ви́дение обнимает целые края. Съездит в Ческе Будейовице, а скажет — «был на юге»; вернется из Швеции — был «там, наверху». И Франтишек, восхищенный, бормочет:

— Я и понятия не имел, что вы уже знаете…

Министерский кит коснулся его рюмки своею:

— Вы ведь почти член нашей семьи!

Тепло, разлившееся по телу после глотка сливовицы, усиливает приятное чувство семейственности. Голос отца приятеля как бы раздувает пламя, зажженное алкоголем:

— Вы нам как второй сын…

На такие сердечные слова не годится, конечно, отвечать идиотской ухмылкой и кивками. Тут прямо-таки просится бурное признание. Франтишку бы выпить для куража, но он не решается распорядиться чужой бутылкой. Так что его благодарственная речь произносится не под влиянием алкоголя:

— Не знаю, как и выразить, до чего я вам благодарен. Вы не представляете себе, что это за чувство — каждый день возвращаться в теплый дом, заниматься в тепле, просыпаться в тепле, а к твоим услугам библиотека, словари, специальная литература…

Франтишек уж и не знает, что бы сказать еще, но его никто не прерывает, никто не произносит освобождающего «ну что вы, что вы». В восхвалениях перебора не бывает. Франтишек повторяет те же мысли, только в иной форме, и к тому времени, когда его славословие становится уже первой ступенькой издевки, из кухни возвращается приятель с будильником в руке.

Министерский кит и Франтишек до того вжились в свои роли, что и не заметили, как тот закончил телефонный разговор.

— До того города — два часа езды скорым. Не мешает нам поставить будильник, чтобы попасть на первый же поезд.

Отец приятеля говорит одобрительно:

— Это хорошо, что не берете машину. Я хотел было тебе сказать, да ты и сам догадался. Это производит неважное впечатление — когда молодой человек является представиться первому своему начальству в собственном автомобиле. — Тут он, как бы извиняясь, повернулся к Франтишку: — Чепуха, конечно, но таковы люди — есть вещи, которые всяк толкует по-своему.

Франтишек, как бы гордясь чужим оперением, подхватывает:

— Конечно, вполне ведь может случиться, что у этого начальника нет собственной машины.

Все смущенно улыбаются, хозяин дома бормочет:

— Конечно, конечно… Может быть и так…

Отец и сын чуть не сталкиваются, так порывисто потянулись оба к бутылке с моравской сливовицей. Сколько поводов! Решение Франтишка пойти на производство, будущая совместная жизнь в пограничье, участие в революционном развитии химической промышленности… Одним словом, будильник, терпеливо ожидающий той минуты, когда ему надо будет отзвонить на дорожку к новой жизни, становится ненужным. В тот миг, когда он приготовился зазвонить, Франтишек нажал на кнопку, и будильник только возмущенно прохрипел. Приятели, пожав плечами, начинают собираться.

Спустились по лестнице, пошли по пустынным улицам, а у Франтишка такое чувство, будто он что-то испортил. Испортил так, что уж и не поправишь. Однако на Центральном вокзале он приободрился. Вокзал всего какой-нибудь час другой открыт после ночного перерыва, а сколько уже набилось в холодный зал цыган, железнодорожников, с лицами, помятыми от усталости после ночного дежурства, сколько девчонок из близлежащих заведений, с лицами, искаженными от грима, рассчитанного на слабое освещение в каком-нибудь «Сердечке»! Наши приятели пьют у киоска горячий скверный кофе из невероятно тяжелых чашек.

— Я-то все представлял иначе, — буркнул Франтишек, вдыхая пар, поднимающийся от чашки.

— Если раздумал — возвращайся! — Приятель торопится облегчить ему отступление, но Франтишек резко возражает:

— Да я не о том! — Он обводит взглядом публику, столпившуюся вокруг киоска; пахнет кофе, духами, пивом и мочой. — Просто я представлял свою поездку к первому месту работы маленьким праздником, что ли…

— Почему ты говоришь «свою поездку»? Это ведь «наша поездка».

Но Франтишек, уткнувшись в чашку с черной жидкостью, бормочет:

— Парень с Жидова двора все воспринимает иначе…

Приятель очень чувствителен к таким намекам.

— Ах, ты представлял, что тебя приедут провожать?

И Франтишек с невероятной наивностью ответил:

— Да!

Такое признание обезоруживает.

— Вот начнем устраиваться, ты о таких вещах забудешь!

В зале зазвучал голос, разносясь по коридорам, через перроны, заглушая пыхтенье паровозов, гул ресторана и свистящий звук, с каким проносятся автокары, нагруженные посылками и чемоданами; этот голос объявил, что поезд, отправляющийся к северному пограничью, подан на седьмой путь. Ожидающих охватывает радостное возбуждение. Скликая друг друга, весело загомонили цыгане, с новой энергией вскинули на плечо тяжелые сумки железнодорожники, оживленно ринулась на перрон какая-то семья в трауре — отец в черном, мать в черном, у детей креп на рукавах, едут то ли на похороны, то ли с похорон, — и через всю эту толпу пробиваются к поезду Франтишек с приятелем.

В купе, где они заняли места, тепло и сыро, окна грязные; люди, суетящиеся на перроне, кажутся Франтишку размытыми тенями без глаз, без носов, без ртов. Хорошо, что не прибежала — каким-то чудом, в последнюю минуту, — скажем, Псотка провожать его. Франтишек не узнал бы ее через окно, и она бы еще обиделась…

После бессонной ночи приятели заснули почти мгновенно, едва успев отметить в сознании, что поезд тронулся. А поезд, встряхивая их, пронесся по железнодорожному мосту, мимо уютных загородных ресторанчиков по берегу реки; в садике одного из них вмерзли в лужи стулья возле круглых столиков, из окна другого торчат удочки, лески опущены прямо в воду, помещение третьего вытесано в скале, и он похож на белого слона… В общем, как поется в песенке: «Поезд мчится, огоньки, дальняя дорога…»

Если б не кондуктор, вошедший в купе, где спят приятели, они вполне могли проспать, проехать нужную станцию и очнуться уже только у государственной границы. Хорошо, что все обошлось.

Нетерпеливо соскочив на перрон, приятели прошлись вперед-назад перед зданием очаровательной маленькой станции; найдя выход в город, так и кинулись туда. И вот уже идут по улицам! Послушать их — можно подумать, что они затеяли игру, когда тот, кто водит, должен отыскать спрятанный предмет, а остальные помогают ему выкриками «холодно» или «горячо», в зависимости от степени удаления от искомого предмета.