Карлос Сафон - Тень ветра [litres]

Хавьер старался как можно меньше времени проводить дома и был рад любой работе, которую заставлял его выполнять отец, сколь бы трудной она ни была. Он использовал любой предлог, чтобы побыть одному, в своем тайном мирке, вырезая фигурки из дерева. Когда другие ученики встречали Хавьера в саду, они обычно смеялись над ним или бросали в него камни. Однажды Хулиан, увидев, как камень попал в лицо Хавьеру, в кровь разбив ему лоб, испытал острую жалость к несчастному забитому мальчику и решил встать на его защиту и предложить тому свою дружбу. Вначале Хавьеру показалось, что Хулиан подошел к нему, чтобы еще раз его ударить, пока остальные ученики надрывали животы от хохота.

– Меня зовут Хулиан, – спокойно сказал тот, протягивая руку. – Мы с моими друзьями собираемся сыграть несколько партий в шахматы в сосновой роще. Не хочешь к нам присоединиться?

– Я не умею играть в шахматы.

– Я две недели назад тоже не умел, но Микель – отличный учитель…

Хавьер смотрел на него с недоверием, ожидая очередной шутки или издевки.

– Не знаю, захотят ли твои друзья, чтобы я пошел с вами…

– Да они сами же это и предложили. Ну, что скажешь?

С того дня Хавьер часто встречался с друзьями, выполнив очередное назначенное отцом задание. Он обычно все время молчал, слушая остальных и наблюдая за ними. Хорхе Алдайя его побаивался. Фернандо, на собственной шкуре испытавший презрение других из-за своего слишком скромного происхождения, старался быть любезнее с этим странным мальчиком. Микель Молинер, обучавший Хавьера шахматным премудростям и наблюдавший за ним с позиций обожаемого им Фрейда, доверял ему гораздо меньше, чем все остальные.

– Этот парень – сумасшедший. Он охотится на кошек и голубей, потом часами медленно убивает их перочинным ножом и хоронит в сосновой роще. Кто бы мог подумать!

– Кто тебе об этом сказал?

– Да сам Хавьер, пока я объяснял ему, как нужно ходить конем. А еще он мне поведал, что иногда по ночам мать укладывает его к себе в постель и тискает.

– Наверняка хотел тебя разыграть.

– Сомневаюсь. У этого парнишки не все в порядке с головой, Хулиан, и, вероятнее всего, не он в этом виноват.

Хулиан старался не обращать внимания на предупреждения Микеля, но уже чувствовал, что эта дружба с сыном сторожа дается ему с трудом. Ивонн не считала Хулиана и Фернандо Рамоса подходящей компанией для своего сына. Из всех богатеньких сынков, учившихся в школе Святого Габриеля, только у этих двоих не было ни гроша за душой. Говорили, что отец Хулиана – всего лишь простой лавочник, а мать – бедная учительница музыки. «У этих людишек нет ни денег, ни стиля, ни положения, мой дорогой, – наставляла Хавьера мать. – Вот Алдайя – совсем другое дело, он – из хорошей семьи». «Конечно, мама, – отвечал Хавьер, – как вам будет угодно». Со временем он, казалось, стал больше доверять новым друзьям. Он уже не молчал, как раньше, и даже вырезал набор шахматных фигурок для Микеля в благодарность за его уроки. В один прекрасный день, когда никто этого не ожидал и даже не думал, что подобное возможно, друзья обнаружили, что Хавьер умеет улыбаться. У него была красивая белозубая улыбка, улыбка ребенка.

– Теперь-то ты видишь? Он нормальный парень, – заметил Хулиан Микелю.

Но Микель Молинер, несмотря на все доводы, оставался при своем мнении и продолжал внимательно наблюдать за странным мальчиком с настороженностью и некоторой ревностью, почти как ученый за подопытным больным.

– Хавьер одержим тобой, Хулиан, – сказал он ему однажды. – Он делает все, лишь бы завоевать твое одобрение.

– Что за глупости! Для одобрения у него уже есть отец и мать. Я же всего лишь друг.

– Ты просто этого не видишь и не понимаешь, Хулиан. Его отец – бедняга, который задницу-то свою затрудняется отыскать, когда ему надо сходить по-большому. А донья Ивонн – настоящая гарпия с мозгом блохи, которая целыми днями старается попасться кому-нибудь на глаза в неглиже, убежденная, что она – донья Мария Герреро, или еще кто похуже, кого не хочу упоминать. Парень, естественно, ищет замену таким родителям, и тут появляешься ты, словно ангел-спаситель, спустившийся с неба, и протягиваешь ему руку помощи. Святой Хулиан, покровитель обездоленных.

– Этот доктор Фрейд совсем запудрил тебе мозги, Микель. Нам всем нужны друзья. Даже такому человеку, как ты.

– У этого мальчика нет и никогда не будет друзей. У него душа паука, и он себя еще проявит, помяни мое слово. Интересно бы узнать, что ему снится…

Микель Молинер даже не подозревал, что сны Франсиско Хавьера были похожи на сны Хулиана даже больше, чем он сам мог это предположить. Как-то раз, за несколько месяцев до того, как Хулиан поступил в школу, сын сторожа, как обычно, собирал сухие листья во дворе у фонтанов. В этот самый момент к воротам подъехал монументальный автомобиль дона Рикардо Алдайя. В тот вечер промышленник прибыл не один. Его сопровождало видение, ангел света, закутанный в шелка, который, казалось, парил над землей. Этим ангелом оказалась его дочь, Пенелопа Алдайя, которая вышла из «мерседеса» и направилась к фонтану, помахивая зонтиком. На секунду она остановилась, чтобы похлопать ладонью по поверхности воды. Как обычно, Пенелопу сопровождала ее няня Хасинта, заботливо следя за каждым движением девушки. Но ее могла бы сопровождать даже целая армия слуг – Хавьеру это было не важно, он никого кругом не видел, кроме Пенелопы. Он боялся, что стоит моргнуть или пошевелиться – прекрасное видение тут же рассеется, как дым. Так он и стоял, словно парализованный, боясь дышать, украдкой следя за девочкой. Спустя мгновение, почувствовав на себе его взгляд, Пенелопа обернулась и посмотрела в его сторону. Ослепительная красота ее лица отозвалась в душе Хавьера невыносимой болью. Ему даже показалось, что на ее губах мелькнула обращенная к нему смутная улыбка. Смутившись, мальчик со всех ног бросился бежать вверх по лестнице водонапорной башни, чтобы поскорее спрятаться в своем привычном убежище на школьной голубятне. Его руки все еще дрожали, когда он взял свои инструменты и принялся вырезать новую фигурку, пытаясь в дереве воссоздать прекрасные черты лица, которое только что предстало перед его глазами. Тем же вечером, когда Хавьер вернулся домой гораздо позже обычного, его мать поджидала его, полураздетая и в страшном гневе. Мальчик опустил глаза, боясь, что Ивонн увидит в его взгляде ту прекрасную незнакомку у фонтана и сможет прочитать его мысли.

– Где ты, черт тебя побери, пропадал, сопляк?

– Простите, мама. Я заблудился.

– Ты заблудился в тот самый день, когда появился на этот свет.

Спустя многие годы, каждый раз, когда он засовывал свой револьвер в рот очередному заключенному и нажимал на курок, старший инспектор полиции Франсиско Хавьер Фумеро вспоминал тот день, когда неподалеку от какой-то закусочной в Лас Планас голова его матери на его глазах разлетелась на куски, как спелый арбуз, а он ничего не почувствовал, кроме странной скуки, которую испытывал при виде мертвых. Жандармы, которых вызвал управляющий, встревоженный громким звуком выстрела, обнаружили мальчика сидящим на камнях с еще дымящимся ружьем на коленях. Он бесстрастно созерцал обезглавленное тело Марии Крапонции, которое уже облепили мухи. Заметив приближающихся к нему гвардейцев, Хавьер лишь пожал плечами. Его лицо, словно оспинами, было покрыто каплями крови. Пойдя на звук рыданий, жандармы нашли и Рамона Однояйцевого, под деревом, в траве, в тридцати метрах от места происшествия. Он дрожал, как ребенок, никого не узнавал и бормотал нечто нечленораздельное. Лейтенант гражданской гвардии, после долгих и мучительных размышлений, постановил, что случившееся было трагическим несчастным случаем. Именно так он и написал в отчете, решив оставить очевидную правду на своей совести. Когда гвардейцы спросили у мальчика, могут ли они для него что-нибудь сделать, Франсиско Хавьер Фумеро поинтересовался, нельзя ли ему оставить на память это старое ружье, ведь он так хочет стать военным, когда вырастет…