Бронислава Бродская - Мне хорошо, мне так и надо… [СИ]

В Портленде, когда Надя поселилась с Зиновием и его сыном в доме подруги Джерри, Сьюзен, муж открылся ей совсем с другой стороны. Она знала, что Зиновий в неё влюблен, звонил ей из Америки на деньги Джерри, который покупал ему телефонные карточки и звал приехать. Ну приехала и что? С утра до ночи они обсуждали «что делать?» Вопросов собственно было два: надо начинать работать: кем и где? И ещё, как привезти Диму? Про Диму, как Надя скоро поняла, Зиновию было не очень интересно, не то чтобы он был против её сына, нет, просто её сын был её проблемой. Ладно, она сама что-нибудь придумает.

— Золик, тебе надо работать! — она действительно так считала, как могло быть по-другому?

— А зачем? — неизменно отвечал он ей.

— Как зачем? Люди работают, чтобы были деньги.

— И куда это я пойду работать?

— Да, неважно. Надо с чего-то начинать.

— Ну, ты же знаешь, у меня английский неважный.

— Так учи английский!

— Зачем?

— Что ты заладил с этим зачем? Мы никогда никуда не продвинемся без работы.

— Куда нам, Надь, двигаться? Мы же как-то живём.

— Да, живём… на пособие и Джерри помогает.

— И что? Сыты, обуты-одеты, крыша над головой… Если я пойду работать, то больше пособия не заработаю. Буду работать, пособие платить не станут, а так… Дима приедет, нам немного больше будут платить. Чем плохо?

— Всем плохо. Слушать тебя противно. Сколько можно на Джеррины подачки жить.

— Ой, Надь, от него не убудет. Ты даже себе не представляешь, какой наш Джерри богатый.

— Да Джерри и так тебе за твоё «политическое убежище» юристу заплатил. Не хватит ли?

— Надь, уймись. Джерри — мой друг. Друзья не жалеют друг на друга денег.

Зиновий даже не умел быть благодарным. Наде теперь не казалось, что Зиновий умный, никакой он был не умный, просто юморной. Здесь это качество было лишним. Уговорить мужа пойти работать Наде не удалось. Вместо поисков работы, он раскручивал штат Орегон на дополнительные выплаты. Уже без Джерри он нашёл какого-то русского врача, который оформил на сына Мишеньку какую-то важную справку, Мишенька был объявлен «инвалидом» и стал получать небольшую пенсию для тех, кто не в состоянии работать. Для Нади это было неприемлемо, и даже не из-за каких-то высоких принципов, а просто потому, что денег было слишком мало. Ради этих крох никуда не стоило ехать. Тоже мне американская мечта! Она стала за деньги убирать дом Джерри и дома его друзей, создала секцию художественной гимнастики. Деньги совсем небольшие, но Надя начала работать через месяц после своего приезда, и гордилась своими первыми зарплатами в долларах. Половину она посылала матери в Питер. Зиновий по-прежнему ничего не делал, ездил на старой, купленной Джерри, машине в гости к другу и там они напивались, как Джерри считал, «по-русски».

А вот как получить в Америку Диму придумал всё-таки Золик. Махинация была как раз в его духе: уговорили Соколова приехать в гости в Нью-Йорк и привести с собой сына. Через неделю, вдоволь нагулявшись на Надины деньги на Манхеттене и посидев в Брайтонских ресторанах, Соколов уехал, а Диму Надя забрала в Портленд. Мальчик от неё немного отвык и поначалу не понимал, что будет теперь здесь жить всегда. Чужой небольшой дом, чужой язык в школе, чужой незнакомый парень рядом, чужой Золик… Диме на новом месте не понравилось. Жизнь проходила в непрерывном напряжении. Надя много работала, уставала, учила английский. Подала на грин-карту и терпела Золика из-за документов. К Диме Зиновий относился безразлично, но скорее по-доброму, чего нельзя было сказать про 18- летнего Мишеньку, который девятилетнего Диму шпынял по поводу и без повода. «Эй ты, как тебя там, иди сюда…Эй ты, пошёл вон отсюда», — кричал он мальчику. «Я тебе дам вон!» — в запальчивости кричала Надя, если ей удавалось услышать, как неприятно Миша общается с Димой, но чаще всего она ничего не слышала, а Дима не жаловался. Когда Надя просила Золика поговорить с Мишей, муж всегда брал сторону сына, которого он называл «несчастным» мальчиком. Золик тупо бухал, вместо того, чтобы хоть что-то делать. На Надины требования пойти учиться, хотя бы учить английский, отвечал, что ему уже под сорок и это тяжело. В Питере он выживал, подворовывая, привычно крутясь в мутной воде. Здесь такие навыки не понадобились, другого он не умел и не хотел. Все ему почему-то были должны: Надя должна, Джерри, Америка. Ей было чуть за тридцать, и она как и прежде считала, что у неё всё впереди.

Получив грин-карту, Надя совсем было собралась от Золика уйти, но забеременела, обрадовалась и решила ребёнка оставить. Значит такова её судьба, Золик — хороший отец. Надя, полностью уверенная, что новость про ребёнка мужа обрадует, накрыла стол, поставила бутылку вина и торжественно объявила, что у них будет ребёнок, может даже девочка. Сцена была ужасным «дежа вю»: Золик сказал, что никакого ребёнка он не хочет и надо делать аборт. Надя нашла себе маленькую студию, через пару дней уехала и на этой же неделе сделала аборт. Одна растить ребёнка она была не готова. Золик приходил извиняться, умолял вернуться, буквально валялся в ногах. Наде было так плохо, страшно и одиноко, что она дала себя уговорить. И полугода не прошло, как она опять забеременела. Зиновий снова устроил истерику, кричал, что нельзя заставлять мужчину насильно быть отцом, что это несправедливо, что они не могут сейчас себе позволить ещё одного ребёнка. А что тут удивляться? Он в своё время и Диму не стал усыновлять. Вот Джерри был готов его усыновить, но Надя не захотела. Несколько раз, кстати, об этом потом жалела. На этот раз Надя сделала аборт без особых эмоций: от такого ленивого и говнистого папы ей ребёнок был не нужен. От Зиновия она твердо решила уйти, но сначала ей надо было «выписать» в Америку маму. Одной ей не справиться. Дима был ещё совсем маленький, а ей необходимо было работать. Золик активно включился в заполнение бумаг, чтобы мама могла приехать. Всё удалось, и маму «посадили» на социал. В таких вопросах Золику не было равных. Надя с мамой и Димой стали жить отдельно, а Золик с сыном, как ей потом стало известно, уехали в Пасадену. Социал был везде одинаковым, а калифорнийское солнце этим трутням показалось более привлекательным, чем орегонский дождь. Джерри женился на молодой француженке арабского происхождения, своей учительнице по йоге, и денег Зиновию больше, видимо, не давал.

Надя не жила с мамой давно, и они друг от друга отвыкли. Мама согласилась приехать только при условии, что Надя и Пете с семьёй поможет перебраться в Америку. Как она это будет делать, Надя совершенно себе не представляла, но маме пообещала, что так и будет.

Петю она действительно в Портленд перетащила. Его стоило серьёзных усилий и денег. Увалень Петя, рукастый, но чуждый интеллектуальных усилий, его клуша жена и три сына, тогда ещё подростки. Компания непритязательная, безынициативная, ждущая от неё каждодневного руководства. Надя у них «молодец», она не даст пропасть, она направит. «Наденька, надо Пете помочь. У него дети…» Мама тоже ждала от неё действий, направленных на Петино благоденствие. Подтекст был такой: «Ты его сюда притащила, он теперь — твоя ответственность». Ничего себе, и так жизнь трудна и тут ещё Петино семейство. Хотя, что говорить: Наде было приятно, что теперь вся семья смотрела на неё, американку, снизу вверх, ждали он неё совета и поддержки. Она была «главная», они от неё зависели. Джерри устроил Петю строителем в компанию своего приятеля. Петя клал паркет, зарабатывал совсем неплохо, хотя и очень уставал. Мама часто говорила о «бедном Пете» и вздыхала. Да, что же это такое: вокруг неё все «бедные»: бедный Мишенька, бедный Петя, и Дима «бедный». Надя злилась, она тоже уставала, но мама вовсе её бедной не считала. Тренерскую работу она полностью оставила, денег она приносила совсем немного, а нервы она с этими дурами-американками мотала, будь здоров. Тоже мне… художественные гимнастки. Любая корова или даже свинья хотела участвовать в соревнованиях, никто не замечал своей уродливости и неспособности к спорту вообще и к художественной гимнастике в частности. Девочки считали себя красавицами и их мамы настаивали, что «девочке хочется, ей интересно…», искренне не понимая, почему за их деньги они не могут получать услугу от тренера. Наде было противно, американскую модель насчёт «я могу, если хочу», она тогда не понимала. Подобные спортсменки на соревнованиях казались в России дикостью, а уважающий себя тренер ни за что бы не согласился выставлять себя посмешищем. Надя считала, что она права. Да, бог с ней, с тренерской работой, Джерри устроил её в свой фешенебельный, самый дорогой в городе закрытый спортивный клуб массажисткой. Сначала работа казалась Наде замечательной, её ценили, давали хорошие чаевые, клиентки стали с ней болтать и называть подругой. Надя пристрастилась ходить по выходным в маленькие кафе в Перл-Дистрикте, богемном тусовочном пятачке, где собирались за кофе с пирожными скучающие богатые тётки, чтобы поболтать про своих мужей и увлечения: разные кухни, макраме, эзотерические верования, способы похудения, и снова… муж, муж, муж, изредка дети… Надя от них не отставала. То рисовала акварелью, то валяла шерсть и делала разных забавных зверей. Сама себе она представлялась художницей, мастером. Вот бы перестать ходить на ненавистную работу и полностью посвятить себя творчеству. В глубине души Надя мечтала свои художества продавать, желательно за большие деньги. Свои поделки она с надеждой приносила в кафе показать подругам, но им даже в голову не приходило что-то попросить, даже в подарок. Надя приглашала американок к себе на «русский стол». Как уж она ухищрялась: синие гжельские сервизы, шесть смен различных блюд, посреди стола инсталляция из матрешки и хохломы, в углах висят большие павловопосадские платки. Дамам всё нравилось, они очень любили ходить к Наде и есть мамины пирожки. Дима учился, по-русски разговаривать не любил, хотел быть как все, американцем. Русскую бабушку скрыть было, конечно, невозможно, но она среди мальчишек считалась своей, угощала и научилась здороваться и прощаться по-английски. Когда приехал Петя, маму переселили в социальную квартиру в башне на Клей-стрит, в самом центре. Надя считала, что маме там лучше, вокруг много женщин её возраста, большинство русских. А у неё она была целый день одна. К Пете мама ездила очень часто, иногда Надя после работы тоже отправлялась повидать родственников, когда она заходила в комнату, мама с Петей, только что о чем-то оживленно разговаривавшие, немедленно замолкали. Надя чувствовала себя лишней, наверное, без неё им было лучше. Это было обидно, необъяснимо. Надя старалась на особую близость мамы с Петей внимания не обращать. Они другие, а она — вот такая, какая есть.