Мария Воронова - У тебя есть я

– Вспоминается один пошлый анекдот, – засмеялся он, – милая, ты у меня, как батарея, – что, такая теплая? – нет, ребристая. Серьезно, Фрида, что-то ты совсем исхудала.

– Да нет.

– Да да! Вот тут кость, и тут, и тут…

Она высунула руку из-под одеяла и легонько постучала его по лбу:

– И тут тоже кость.

– Согласен. Фридочка, надо кушать. Сейчас полежим немного, согреемся, пойдем чай пить, я тебе сгущенку открою, и чтобы при мне съела минимум полбанки.

– Сам ешь свою сгущенку.

– У меня мослы во все стороны не торчат.

Фрида вдруг стала отодвигаться от него, но Зиганшин ее не выпустил, только крепче прижал к себе.

– Хочешь, разведемся? – вдруг сказала Фрида.

– Нет, не хочу.

– Я же тебе не нравлюсь.

– Нравишься.

– Не ври, Зиганшин, я тебе противна.

– Ты дура, что ли, Фрида?

– К сожалению, нет. Ты хороший человек, Слава, и хочешь скрыть, что тебя от меня воротит, но получается не всегда. То опустилась я, то мослы, то еще что-то вырвется. И я действительно сильно изменилась, так что ты ни в чем не виноват. Честно говоря, мне самой страшно смотреть на свой живот после операции…

– Это пройдет, – Зиганшин обнял ее изо всех сил, – со временем шрамы твои разгладятся, не бойся. А мне и так не страшно.

– Все равно не хочу, чтобы ты спал со мной через силу.

– Ты поэтому мне, что ли, не даешь?

Фрида прерывисто вздохнула:

– Помнишь, ты сказал, что я опустилась?

– Да я просто злой был.

– Это не важно.

Зиганшину стало мучительно, до тошноты, стыдно.

– Жаль, ты не можешь влезть мне в голову и посмотреть, о чем я думаю, – пробормотал он, – ты бы сразу тогда поняла, что это неправда.

– Правда.

– Нет, Фрида. И тогда, помнишь, ты сказала, что ты последняя женщина, с которой я хочу быть, а я тебе не возразил, это тоже неправда.

– Конечно, помню, – вздохнула Фрида.

– Это наглое вранье было. Ты прости меня, но…

Тут Вова завозился, закряхтел у себя в кроватке, нужно было срочно его успокоить, пока не разбудил брата.

– Лежи, зайчик.

Зиганшин быстро натянул спортивный костюм, включил ночник и сменил малышу пеленку и марлевый подгузник, немного рисуясь перед Фридой, как ловко он умеет это делать.

Отнес мокрое в корзину для грязного белья и вернулся в спальню. Фрида собиралась вставать, но Зиганшин удержал ее:

– Лежи, грейся. Слушай, а я, честно говоря, думал, что это я тебе противен.

– Ну что ты, Славочка, нет. Мне просто стыдно, что я стала такая, а поделать ничего не могу, – смущенно пробормотала Фрида.

Зиганшин нащупал под одеялом ее ступни. Они были очень холодные, он положил их себе на коленки и принялся растирать. Дотянулся до комода, достал свои шерстяные носки и надел на Фриду.

– Ну вот, теперь не простудишься. Фридочка, что тебе сказать, чтобы ты поняла? Я люблю тебя, а то, что ты думаешь, что я думаю, я даже повторять не хочу, потому что это бред.

Она покачала головой.

– Правда, Фрида. Ты мое сердце. В том смысле, что я чувствую тебя, но не понимаю, только знаю, что без тебя мне не жить.

– Зиганшин, давай снизим уровень дискуссии.

– Давай. Но ниже только секс, а дети еще не спят.

Фрида взяла его за руку и посмотрела в глаза очень серьезно:

– Слава, раз уж у нас с тобой вышел такой разговор, то я хочу признаться, что дело не в тебе. Это я переваливаю с больной головы на здоровую, а на самом деле я после операции чувствую, что не имею права больше этим заниматься. Раз не смогла родить, то и… Тоже трудно объяснить. Будто я ворую, или еще что похуже, в общем, такой чувствую себя мерзкой, что хочется умереть.

Зиганшин крепко сжал ее ладонь. Какой же идиот он был, господи! Как мог забыть, что удары судьбы проникают гораздо глубже, чем кажется. Входное отверстие затягивается, и думается, что все позади, ты справился, выстоял, а на самом деле носишь внутри огромный гнойник…

Он лег рядом с женой и притянул ее к себе.

– Почему ты сразу не сказала?

– Не знаю. Думала, пройдет.

– А не проходит?

Фрида вздохнула:

– Слушай, а ты можешь это делать попроще?

– В смысле подол на голову и вперед?

– Ну да.

– Не знаю. Вообще быдло-стайл это не мое. Я лучше потерплю, пока это у тебя пройдет.

– А если не пройдет?

– Ну значит, не пройдет.

– А как же ты будешь?

Зиганшин пожал плечами.

– Я и говорю, давай разведемся.

– Нет. Мы выдержим, Фрида.

Она покачала головой.

– Выдержим, – повторил Зиганшин, – тут потерпим, там подождем, глядишь, все и образуется. А про развод больше не говори, потому что для меня это все равно что покончить с собой.

– А я почти, – вдруг тихо сказала Фрида.

– Что почти, зайчик?

– Почти покончила. После второй операции вообще не хотела жить. Только сначала ждала выписки, не хотела подводить коллег, потому что самоубийство в стенах лечебного учреждения – это всегда дикий геморрой, а потом тебя пожалела. Думала, вот я-то умру, а он так и будет до конца жизни терзаться. Совесть замучает. Я стала искать такой способ, чтобы никто не понял, что это суицид, но так ничего и не придумала.

– Слава богу! – с облегчением воскликнул Зиганшин. – Надеюсь, больше ты не хочешь ничего над собой делать?

– Нет, Славочка, сейчас все в порядке. Чуть-чуть не считается.

Фрида положила голову ему на грудь.

– Не считается, – повторила она со вздохом, – хотя вся жизнь наша и есть чуть-чуть. Обычно так говорят в плохом смысле, когда начинаешь оправдываться. Говорят, важен результат, а чуть-чуть не считается. Но ведь и наоборот тоже. Чуть не струсил, чуть не развелся, а в итоге-то что? Не струсил и не развелся, и все благодаря «чуть-чуть». Всегда идет внутренняя борьба, тянут в разные стороны мощные силы, но кто победит, решает это самое «чуть-чуть».

– Не знаю, какие мощные силы раздирают тебя, а у меня нет внутренней борьбы, потому что я тебя люблю, и всё.

– Не ври.

– Я не вру, Фрида. Ты для меня не чуть-чуть, а всё.

– Ну ладно, давай вставать.

– Ты согрелась?

Фрида села в кровати:

– Да, Мстислав, согрелась. Причем, кажется, во всех смыслах.

Маргарита вышла на кухню и вдруг поняла, что хочет есть. Неужели так выглядит отчаяние? Неужели, когда ты уже смирилась с тем, что ничего не будет, и хочешь жить прошлым счастьем, оно вдруг рассыпается в прах, а тебе все равно хочется есть, и думаешь о том, как хорошо было бы сейчас поехать в торговый центр и засесть в какой-нибудь кафешке, а заодно присмотреть новое платье или лучше ботинки, в которых удобно управлять машиной…

И новая сумочка к ним тоже мерещится.

Господи, как это стыдно и недостойно – клянчить у судьбы мелкие радости, после того как она показала свой суровый и беспощадный лик!

Маргарита рассмеялась своему высокопарному слогу.