Мария Воронова - У тебя есть я

Когда девушка написала книгу про Рылеева, Костя вызвался передать ее редактору. Несколько месяцев ездил бы подруге по ушам, что человек якобы занят, а потом в деликатнейшей форме, исполненный сочувствия, очень-очень мягко сказал бы, что текст никуда не годится. Редактор якобы сам хотел написать девушке, но Костя взял на себя эту тягостную обязанность, понимая, что горькую правду лучше услышать от настоящего друга.

Еще немножко поднажал бы, поддал сочувствия, а там, глядишь, девушка и не заметила бы, как превратилась в Костиного литературного негра, выдающего ценные идеи в обмен на улыбки и показное восхищение.

Маргарита вернулась в комнату и уселась на диван напротив фотографии мужа.

– Слушай, а если бы ты не умер, я бы поняла в конце концов, какая ты скотина, или нет? – спросила она вслух и передернулась оттого, что ей совсем не грустно.

Отчаяние давно должно было накрыть ее своей черной пеленой, но сильно запаздывало.

Она включила компьютер, нашла свой последний текст и отправила редактору в сопровождении лживого письма, что якобы она нашла статью в планшете.

Интересно, что скажет специалист? Хорошо, если признает чушью, она тогда поверит, что действительно такая недотепа, как говорил Костя, стало быть, прожила жизнь не так уж и зря.

Черт, ну где же слезы?

Тут подал голос сначала телефон, а через несколько секунд – планшет, пришло сообщение из банка о списании квартплаты, и Маргарита вдруг поняла, что именно ее тревожило.

Зиганшин выехал на проспект, увидел впереди длинную череду габаритных огней, и понял, что путь домой будет долгим. «Ничего, – подумал он, – бог даст, успею детям почитать на ночь. Самому интересно, чем там кончится, я уж с детства подзабыл, помню только, что в этой книжке девочка умрет».

Он украдкой перекрестился и набрал жену:

– Фридочка, я в пробке стою. Что у нас сегодня на ужин?

– Курица с рисом.

«Пожру в макавто по дороге», – подумал Зиганшин, а вслух сказал:

– Вы ешьте, меня не ждите.

– Ладно.

– Целую тебя, зайчик.

– И я.

Он откинулся на спинку сиденья и блаженно потянулся. Страшное умерло, и оказалось, что для этого нужно было просто поговорить.

Попросив жену дать трубку маленькой Свете, он извинился, что, наверное, не успеет посмотреть с ней щеночков, и Фрида сказала, что сводит девочку сама. Она уже выбрала того, которого оставит себе, а сегодня решит точно и окончательно.

Распрощавшись, он включил аудиокнигу «Дэвид Копперфильд». В последнее время Зиганшин по-настоящему пристрастился к прослушиванию классики, особенно тех произведений, что когда-то читал. То ли он повзрослел, то ли на слух книги воспринимались иначе, но они оказались интереснее и глубже, чем он помнил с юности.

«Лавку древностей» он сам читал детям вслух, а «Дэвид Копперфильд» для них еще сложноват, вот он и позволил себе индивидуальное удовольствие.

Пробка еле-еле ползла, голос чтеца завораживал, так что Зиганшин с макушкой погрузился в атмосферу романа, и вдруг вынырнул из нее, подумав, что Константин Рогачев похож на Стирфорда.

«Интересно, откуда у меня эти ассоциации?» – подумал он и выключил книгу, чтобы спокойно над этим поразмыслить.

Ну да, красивый, яркий парень, тоже взял под защиту слабого мальчика, которого, кстати, по иронии судьбы зовут Давид, как и Копперфильда. Да. Все дело в совпадении имен. Подсознание сработало, и всё.

Надо уже быстрее раскрыть и забыть об этой семейке, где на поверхности все как у всех, а чуть копнешь – вылезают сразу дикие странности.

Нужно как можно скорее тряхнуть фонд, найти преступника и успокоиться наконец, и не выпендриваться, не привязываться к старым чемоданам с древними бумажками, пытаясь найти в них тайный смысл. Не любила Маргарита своего папу, вот и смысл. Был бы чемодан целью преступников, давно бы они уже его забрали.

Зиганшин потер лоб и понял, что эта несуразность не дает ему покоя, спасибо Анжелике Станиславовне.

В следующую секунду ему позвонила не кто иная, как Маргарита, будто почувствовала, что он думает о ней, и сбивчивым пионерским голосом заявила, что вспомнила одну непонятную штуку.

Зиганшин прикинул: он как раз подъехал к улице, по которой можно было добраться до дома Рогачевой, и улица эта была пуста.

– Хорошо, Маргарита Павловна, я сейчас заеду.

– Ну что вы, давайте я по телефону скажу. Может, я глупость вспомнила, что вы будете туда-сюда мотаться.

– Я заеду, – повторил он, разъединился и свернул.

Сообразив, что не прибиралась все два дня, пока сидела над бумагами, Маргарита заметалась по квартире с тряпкой. Дура, надо было сначала навести порядок, а потом уж беспокоить своими догадками занятых людей. А с другой стороны, она ведь не приглашала этого красивого полицейского.

Она вдова, как хочет, так и живет.

От этой странной мысли стало не по себе, но по инерции Маргарита продолжала вытирать пыль, а потом бросила и побежала переодеваться в нарядное летнее платье, не решаясь признаться себе самой, что она определенно нравилась этому полицейскому, и теперь ей хотелось закрепить эффект.

Тут же в голове раздался мамин голос: «Прежде всего должен быть порядок в доме. Если ты приглашаешь гостя, он в первую очередь смотрит, какая ты хозяйка. Если пыль в углах или раковина грязная, на тебя он уже не поглядит».

– Ты в этом уверена, мама? – засмеялась Маргарита, потому что, взглянув в зеркало, она впервые в жизни понравилась себе.

Полицейский, войдя, взглянул на нее довольно строго, действительно не заметив красоты, и прямо с порога спросил:

– Маргарита Павловна, а почему вы хранили бумаги отца в квартире мужа?

Сердце екнуло, и хуже всего было то, что она не смогла скрыть волнение.

Полицейский хотел снять обувь, но она остановила его и пригласила в гостиную, лихорадочно прикидывая, что бы такое соврать поубедительнее.

Гость отказался от чая и повелительным жестом указал Маргарите кресло напротив того, куда сел сам.

– Так в чем дело, Маргарита Павловна? Удовлетворите, пожалуйста, мое любопытство.

– Это не имеет никакого отношения… – пробормотала она, зачем-то разглаживая на коленях складки платья.

– Послушайте, в прошлый раз вы были со мной не вполне откровенны и серьезно замедлили ход следствия. С другой стороны, я понимаю вашу сдержанность, поскольку это касалось не столько вас, сколько обстоятельств Давида Ильича. Больше того, я не думаю, будто вы скрываете от нас что-то важное, и почти убежден, что бумаги вашего отца сюда не касаются. Просто объясните эту шероховатость, чтобы мы могли вести расследование дальше. Кроме того, я хотел бы еще раз просмотреть эти бумаги.

Маргарита вздохнула: