Мария Воронова - У тебя есть я

– Она попросила меня взять блюдо с сушилки и разложить закуски на нем. Будто я, дура неотесанная, могла прямо в контейнерах подать.

Полицейский тяжело вздохнул и вдруг резко встряхнулся, как делает собака, выйдя из воды.

– Возможно, вы дали сейчас ключевую информацию, Маргарита Павловна.

Она удивилась. Какая разница, кто кого о чем просил? Слепой случай решил дело. Просто Оксана устала за день, и это спасло Маргарите жизнь.

– А как вообще вела себя Оксана Максимовна в тот вечер?

Маргарита пожала плечами:

– Как обычно.

– Вы не заметили в ней никаких перемен?

– Нет. Все как обычно.

Подумав, Маргарита не стала говорить полицейскому, что у Оксаны было железное самообладание, и даже если бы что-то случилось, она никак не дала бы этого понять. В самые тяжелые моменты Оксана была мила и приветлива, оттого, наверное, и не получилось у них настоящей дружбы. Маргарита навещала ее после смерти Петеньки, и готова была приходить хоть каждый день, но быстро поняла, насколько Оксане невыносимо улыбаться гостье, поить ее чаем и болтать о разных пустяках, а иначе она не умела. Удивительная сила воли, недаром ее единственную с курса пригласили работать инженером-испытателем. Только один человек заставил Оксану потерять лицо, рыдать и унижаться – ее мама, любимая бабушка Давида.

– А они дружно жили с Давидом Ильичом?

– Господи, ну конечно! – Маргарита фыркнула, настолько абсурдной показалась мысль, что они могли жить иначе. – Душа в душу.

– И не только напоказ, но и между собой?

Она энергично кивнула:

– Они слишком много всего пережили вместе, чтобы еще причинять друг другу боль. И у них, кстати, напоказ ничего такого и не было. Никакого особенного сахара и меда, – улыбнулась Маргарита, – просто они, к сожалению, узнали, что в жизни очень мало есть таких вещей, из-за которых стоит ссориться. У Оксаны часто не бывало сил готовить, так Давид никогда ее не упрекал и не сердился. Пиццу закажут, и вопрос решен. Но и Оксана зато все ему прощала, и не заставляла делать, что он не хочет, как другие жены. – Маргарита улыбнулась, подумав, что тоже никогда ни к чему не принуждала Костю, но за этим попустительством стояли совсем другие резоны. – Да что далеко ходить за примером, в тот день она забыла купить вино, а Даве не хотелось бежать в магазин…

Услышав это, полицейский весь подался вперед.

– Подробнее!

Маргарита смешалась:

– Это мне Давид рассказал, так что с чужих слов получается…

Полицейский улыбнулся:

– Сериалы смотрите? Вы сейчас не в суде, Маргарита Павловна, поэтому спокойно можете мне пересказать слова Давида Ильича.

– Да ничего особенного. Оксана забыла про вино и хотела послать за ним мужа, а ему было лень.

– И он прямо так и сказал: «Мне лень» – и все? Я тоже женатый человек, и, честно говоря, мне с трудом верится в такое.

Маргарита засмеялась:

– Вы лучше спросите у него, но обычно, да, этого бывало вполне достаточно. Правда, в тот день Оксана была настойчивее обычного, но тут пришли сотрудники «Скорой помощи», и вопрос отпал сам собой. Давид очень переживает, что не послушался жену. Если бы он поехал за вином, то таскать носилки отправился бы Костя, мы с Оксаной без мужчин не стали бы открывать подарок… Впрочем, нет никакого смысла говорить о том, что могло бы быть.

Выйдя от Рогачевой, Зиганшин сразу, еще на лестнице, набрал Анжелику и сообщил, что в деле намечается прорыв, но хитрая Ямпольская сказала, что все завтра. Как раз у нее намечен визит к одной свидетельнице, а потом надо закинуть мобильник Оксаны Дымшицу, ибо женщину перевели наконец из реанимации в общую палату, и хоть она по сознанию пока на уровне пятилетнего ребенка, все равно надо отдать в семью телефон, коль скоро он больше не представляет для следствия интереса.

– Ты меня в адрес отвезешь, родной, а по дороге все обсудим.

Пришлось согласиться и разъединиться, хотя Зиганшина просто распирало от своих выводов и догадок. Все-таки мудрая женщина Анжелика Станиславовна, сразу сообразила, что если он сейчас ей все вывалит, то завтра уже никуда не повезет. Ладно, будем терпеть.

Дорога змеилась вдоль берега залива. Он каждый день здесь ездил, поэтому привык, и не обращал внимания на красоту пейзажа, а сейчас вдруг притормозил и огляделся. Захватило дух от черноты неба и от далекой кромки городских огней, среди которых, если приглядеться, различались искорки соборных куполов. Впереди ждал темный лес. Недавний ветер сдул с высоких сосен снежные шапки, и темные ветви, сливаясь с чернотой неба, отбрасывали густые тени на дорогу, казавшуюся узкой, какой-то беспомощной и потому страшной.

Зиганшин съехал на обочину и неловко перекрестился.

– Ты много у меня забрал, – сказал он, зажмурившись, – отца забрал, потом сестру Наташу. Потом отнял сына и обездолил жену. Я злился на тебя, и, наверное, имел на это право. Впрочем, не мне решать, главное, я злился, страдал и роптал, так это, кажется, называется. Но я хотел жить, а жена не хотела, зато она поняла, что если ты оставил нас пока здесь, то не для злобы и бесплодных сожалений, а чтобы мы дали счастье этим детям. Нет, не этим. Нашим детям. Вот и все. Мне горько, смутно и страшно, но я должен склонить голову перед твоей волей и смириться. Это же не будет значить, что я предаю тех, кого потерял, правда? Наоборот, я смогу тогда почувствовать их рядом, будто они стоят за моим плечом и я их увижу, стоит только обернуться. Но оборачиваться нельзя…

Он оглянулся на зарево городских огней, выдохнул и поехал вперед, по темной узкой дороге.

Оказалось, что он провел у Маргариты всего час и приехал домой не сильно позже обычного.

Помог Фриде искупать Батончиков, с неожиданной радостью заметив, какие они стали увесистые и налитые, не Батончики, а полноценные Батоны.

Скоро они подрастут, начнут узнавать людей. Если повезет, может, будут ему улыбаться. Главное, чтобы не болели.

Пока он убирал ванночку, Фрида накрыла чай, и пришел Лев Абрамович вместе с Пусиком, преданно путавшимся в его ногах. Дед беспрерывно проклинал подлого вельш-корги, но было видно, что крепкая мужская дружба родилась, и если Найда, после того как выкормит щенков, вернется к хозяину, то Пусик останется у Льва Абрамовича.

Напившись чаю с запеканкой, Зиганшин понял, что страшно хочет спать, но при этом чувствовал себя таким счастливым, что очень не хотелось проваливаться в небытие.

Солидно кашлянув, он снял с полки «Лавку древностей».

– Ну что началось-то? – заныл Юра. – Нормально же общались.

– Одну главу.

Он начал читать, чувствуя, как веки тяжелеют и пытаются вопреки воле хозяина закрыть глаза.

Будучи в секунде от того, чтобы выключиться, Зиганшин вспомнил о пари, которые на него заключает семейство, и это придало сил. По счастью, аптечка была тут же, в кухонном шкафчике. Он взял аппликатор Кузнецова, подложил себе под зад, попрыгал на нем, чтобы уж точно проснуться, и так продержался до конца главы.