Евгений Рудашевский - Бессонница

– У меня нет совести. У меня есть только нервы, – с экрана говорил Писатель, а мы целовались.

У Мэта завалилась голова, и он стал похрапывать, а Эшли будто только сейчас по-настоящему заинтересовалась фильмом – сидела неподвижно, даже не пыталась его разбудить.

– Обругает какая-нибудь сволочь – рана. Другая сволочь похвалит – ещё рана. Душу вложишь, сердце вложишь – сожрут и душу, и сердце.

Мой любимый монолог в «Сталкере», а я целовался. Но про себя всё равно проговаривал каждую строку. Я мог бы так полфильма пересказать, а может, и две трети. Слово в слово. И сейчас говорил вместе с Писателем, в точности повторяя его интонации и паузы, и продолжал целоваться с Крис, и гладил её ногу – пожалуй, куда смелее, чем думал, что могу себе позволить.

– Мерзость вынешь из души – жрут мерзость. Они же все поголовно грамотные, у них у всех сенсорное голодание. И все они клубятся вокруг: журналисты, редакторы, критики, бабы какие-то непрерывные. И все требуют: «Давай! Давай!..»

Мы никак не останавливались, и наши губы были влажные, мягкие, слились в единую пульсацию чего-то тёплого и сытого, как летний ветер. А я закрыл глаза и думал об Эшли. Думал, что мне сейчас хорошо, а Эшли совсем рядом. Крис наконец вся прильнула ко мне, обхватила руками мою шею, стала пальцами поглаживать мне затылок. Если б не подлокотники наших кресел, так, наверное, вовсе перебралась бы ко мне на колени.

– Какой из меня, к чёрту, писатель, если я ненавижу писать. Если для меня это мука, болезненное, постыдное занятие, что-то вроде выдавливания геморроя. Ведь я раньше думал, что от моих книг кому-то становится лучше. Да не нужен я никому! Я сдохну, а через два дня меня забудут и начнут жрать кого-нибудь другого.

Это был действительно долгий поцелуй. Настоящий. Мне даже на мгновение показалось, что я люблю Крис. Правая рука окончательно затекла, и хотелось сменить положение, но я знал, что буду терпеть до тех пор, пока Крис сама не остановится. А потом я подумал, что моя правая рука при деле, а левая просто лежит, и это как-то глупо. Всего лишь мимолётная мысль, а мне стало тошно. Мерзко и буднично. Крис, кажется, почувствовала, как что-то изменилось, и чуть отстранилась от меня, но недалеко – всё ещё дышала мне в лицо, смотрела в глаза, не отстраняла моей руки и не позволяла сменить её положение.

– Ведь я думал переделать их, а переделали-то меня! По своему образу и подобию.

Затем Кайдановский читал «Вот и лето прошло», и я про себя читал вместе с ним. И мы ещё раз поцеловались с Крис, но уже не так порывисто, не так жадно, и я наконец размял затёкшую руку. Хотел сделать это незаметно; Крис заметила и усмехнулась, но по-доброму, без обиды.

Остаток фильма Крис лежала головой на подлокотнике и гладила мою руку, иногда прижимала её к губам, а я только и думал о том, что у неё совсем уж маленький рост, что она, наверное, так ярко одевается, чтобы скрыть этот недостаток. Все эти разноцветные лосины, юбки, рубашки, шарфики, этот пирсинг на ушах. А ещё я думал об Эшли, о её парне и о том, что она наверняка догадывалась, что тут, за её спиной, происходит.

Когда закончился фильм, мы разбудили Мэта. Он стал извиняться, сказал, что дело не в Тарковском, а в том, что он устал после тяжёлой недели, но его никто не слушал. Эшли заявила Мэту, что он испортил нам весь вечер, потому что своим храпом перекрывал голоса актёров, хотя это было неправдой. Мэт видел, что мы смеёмся, но оправдывался вполне искренне, и мне даже стало его немного жаль. При этом Крис вела себя спокойно – так, будто между нами ничего не произошло, – а я всё ещё чувствовал на губах застывшую влагу нашего поцелуя.

Мы с Мэтом сыграли короткую партию в пинг-понг. Я, кривляясь, изображал Маркуса с его бейсболкой козырьком назад и в итоге чуть не проиграл, хотя Мэт играл довольно плохо. Эшли смеялась, а потом Мэт сказал, что в самом деле хочет спать, и мы решили расходиться.

Крис попросила меня проводить её до Андерсон-холла. От Солбер-холла идти было далеко, на другой конец кампуса, и в этой просьбе не было ничего особенного, но я почему-то испугался и с такой мольбой посмотрел на Мэта, что он всё понял. Даже не знаю, как это у него получилось, – должно быть, мой взгляд в самом деле выражал многое, хотя Мэт ведь и не знал о том, что тут происходило за его спиной во время фильма. В итоге он сказал, что прогуляется с нами, и сделал вид, что не замечает недовольства на лице Крис. Я не хотел оставаться с ней наедине. Знал, что комната – в её полном распоряжении, Крис ещё днём сказала, что её соседка уехала на выходные.

Прогулка через кампус была странной. Разговор не клеился. Поначалу Крис молча шла рядом со мной. Я чувствовал, что это глупо, что в такой ситуации нужно хоть о чём-то с ней поговорить, но я совсем этого не хотел, поэтому притворился, что мне интересно слушать, как Эшли пересказывает Мэту сюжет «Сталкера». Получалось у неё так себе, и это даже не было смешно, а потом Эшли позвонил её парень. У него изменились планы, и он сказал, что заедет за ней, так что Эшли с нами распрощалась. Крис явно надеялась, что и Мэт уйдёт, но он не ушёл, за что я был ему благодарен.

Шли молча. Когда мы проходили по мосту, Крис оказалась чуть впереди, и Мэт шёпотом спросил:

– Что происходит?

– Мы целовались.

– Что?! Ты с Крис?

– Да.

– Дела…

Мэт явно повеселел. Хотел сказать что-то ещё, но тут мы поравнялись с Крис, и разговор опять утих.

Мы так и шли до Андерсон-холла, а потом Крис позвала меня к себе, потому что я ей однажды сказал, что ни разу не заглядывал в женскую общагу, а ещё рассказывал о том, какая у нас с Мэкси убогая комната. Эти два факта, по сути, не были связаны, но у Крис как-то так хорошо получилось их связать, что мне и самому показалось вполне логичным откликнуться на её предложение – зайти, посмотреть, как живут в Андерсон-холле. Мэт, слава богу, пошёл с нами, мне даже не пришлось бросать на него отчаянные взгляды. Крис это никак не прокомментировала – всё-таки они с Мэтом дружили, и в том, что он пошёл с нами, не было ничего особенного, – но в её молчании угадывалось настолько сильное недовольство, что мне стало неловко. Однако я ничего не мог с собой поделать. С тех пор как ушла Эшли, мне стало совсем тоскливо. Хотелось скорее вернуться к себе, в свою вонючую комнату в Солбер-холле.

У меня никогда не было девушки. То есть девушки, конечно, были, но не было секса. Наверное, поэтому я так испугался, что мы с Крис можем оказаться в одной комнате. Тут, в университете, для девятнадцатилетнего студента немного странно быть девственником. Ну, не то чтобы странно, в общем-то, ничего особенного, но это не то, чем ты будешь хвастать перед парнями в общаге. Я представил, как завтра скажу Мэкси, что переспал с Крис. А он спросит: «Это та самая коротышка из Небраски?» А я скажу ему, что не такая уж она коротышка, это просто он высокий. На самом деле мне бы и в голову не пришло ничего такого говорить Мэкси – если б я вообще захотел всё это с кем-то обсудить, он бы точно был последним в списке, да и Мэкси, скорее всего, понятия не имел, кто такая Крис, – но я всё это представил и окончательно решил, что нужно линять. И, когда мы поднимались по лестнице, я схватил Мэта за руку. Он посмотрел мне в глаза и, кажется, всё понял. А потом мы зашли в комнату Крис.