Джефф Зентнер - Змеиный король

Отец поднялся на ноги и встал над ним.

— Я тебе что, какой-нибудь латиноамерикашка, сын гастарбайтера? Да я тебе сейчас задницу надеру! — Он ударил Трэвиса по затылку, дал ему по ушам. Попытался отнять книгу, но Трэвис полностью закрыл ее собой. Тогда отец расстегнул свой ремень и выдернул его так резко, что порвалась одна из поясных петель. Замахнулся и хлестнул Трэвиса по спине ремнем, потом еще раз.

И еще.

И еще.

И еще.

И еще.

И еще.

И еще.

Ремень со свистом рассекал воздух и щелкал Трэвиса по спине. « Терпи молча; это единственный способ одержать верх » , — скомандовал себе Трэвис, но все равно вскрикивал каждый раз, когда на него обрушивался удар. Было такое ощущение, будто кто-то разукрашивал его спину и ребра полосками бензина и перца чили, а потом поджигал их. Мама Трэвиса подскочила к отцу.

— Клинт! Ты делаешь ему больно! Прекрати!

Она попыталась поймать ремень в воздухе. Отец схватил ее за обе руки и толкнул, сильно. Она упала, с глухим стуком ударившись головой о пол, и осталась лежать, тихо плача и держась за голову.

Но ей — пусть и ненадолго — удалось отвлечь отца, и Трэвис успел вскочить на ноги. Отец повернулся, увидел, что Трэвис стоит, и снова замахнулся на него ремнем. Трэвис перехватил его свободной рукой и вырвал у отца. Пару секунд он стоял, возвышаясь над отцом: в одной руке ремень, в другой — книга. Слезы и пот струились по его щекам. Он смотрел на отца, а тот — сердито, задыхаясь — на него.

Трэвис раскрыл рот, решив говорить как можно отважнее, чистым и ясным голосом. Так, как Рэйнар Нортбрук обращался к своим людям перед битвой. Но боль была слишком острой. Сердце колотилось слишком яростно. Голос обрывался, слова застревали в горле, он дрожал и запинался.

— Я б-больше… не боюсь… тебя. Ты н-никогда… не заставишь меня… ненавидеть себя так… как ты ненавидишь меня.

Трэвис помог матери подняться. Отец с багровым лицом смотрел на них, сжав кулаки и шумно дыша носом. Он все еще был готов к драке. На его челюсти ходили желваки.

Трэвис швырнул ремень в угол комнаты, пристально посмотрел отцу в глаза и наставил на него палец. Его рука дрожала, как и его голос.

— Еще раз притронешься ко мне, я сломаю тебе руку. Еще раз притронешься к моей маме, и я тебя, черт возьми, убью.

Отец в свою очередь показал пальцем на Трэвиса. Его рука тоже дрожала.

— Убирайся к черту из моего дома, — тихо сказал он.

Трэвис поцеловал свою рыдающую мать, взял дубинку и ушел.

Дилл был на седьмом небе. Отдав ему компьютер, Лидия оставила на нем всю свою музыку. Для него это была своего рода тайная близость с ней. По вечерам он лежал в кровати с ноутбуком на груди и наушниками в ушах, исследовал и познавал, плавая в океане Лидии.

Тук-тук-тук.

Дилл поставил музыку на паузу и прислушался. Ничего. Он продолжил слушать песню.

Тук-тук-тук.

Он снова поставил трек на паузу и поднялся.

Тук-тук-тук.

Дилл выглянул в окно и, увидев лицо Трэвиса, подпрыгнул от неожиданности.

— Чувак, я чуть штаны не обмочил, — прошептал Дилл, открыв окно и впустив в комнату холодный воздух. У Трэвиса было такое лицо, словно он плакал. — Ты в порядке?

— Не сказал бы. Сможешь выбраться и прокатиться со мной?

— Да, сейчас. — Дилл надел куртку и ботинки и начал вылезать через окно.

— Постой. У тебя есть аспирин или что-нибудь такое? — Всем своим видом Трэвис говорил, что объяснит все позже.

— Секунду. — Дилл на цыпочках прокрался в кухню и достал стремительно пустеющий пузырек с ибупрофеном. Вернувшись в свою комнату, протянул Трэвису три таблетки. Трэвис положил их в рот и проглотил.

Дилл вылез через окно и закрыл его за собой, оставив небольшую щель, чтобы по возвращении можно было подцепить оконную раму пальцами. Они с Трэвисом, держась в тени, прокрались к его пикапу, припаркованному за углом. Сели. В салоне было еще тепло. Трэвис шевелился очень осторожно, каждое движение явно давалось ему с болью. Когда его спина коснулась спинки сиденья, он резко вдохнул. Потом, взяв себя в руки, завел машину. Дилл решил, что не станет задавать вопросы, а дождется, пока Трэвис сам заговорит.

— Поедем, посмотрим на поезда, — предложил Трэвис.

Они ехали в парк Бертрам в полной тишине. Трэвис припарковался как можно ближе к железнодорожным путям и не стал глушить мотор, оставив обогреватель включенным.

Сдвинув назад бейсболку, он потер лоб.

— Короче, я сказал отцу, что убью его, может быть.

Дилл, округлив глаза, посмотрел на Трэвиса.

— Что-что ты сделал?

— Я вернулся домой. Отец был пьян. Говорил о работе. Сказал, что из-за меня потерял заказ. Попытался порвать книгу, которую подписал для меня Г. М. Пеннингтон. Я в основном старался не дать ему это сделать, но в итоге мы все равно сцепились.

— Черт.

— Ага. У него не вышло отнять книгу, и он стал бить меня ремнем. Вмешалась мама, и он толкнул ее на пол. Я вырвал у него ремень и сказал, что, если он меня еще раз ударит, ему не поздоровится. А если еще хоть раз причинит боль маме, я его убью.

— Ты на полном серьезе это сказал?

— Ага. Да, конечно, — угрюмо произнес Трэвис. — У нас с отцом уже давно все из рук вон плохо. Ты, наверное, догадался об этом еще тогда, когда мы чинили твою машину.

— Ты в порядке?

— Мне ужасно больно, если ты об этом.

— Я обо всем.

— Отец выгнал меня. Сказал, чтобы я убирался из его дома. Но я дал ему отпор. Я посмотрел ему прямо в глаза. Сказал, что больше его не боюсь.

— Что будешь делать?

— Еще не заглядывал так далеко вперед. Наверное, посплю в машине и пораньше поеду в школу, чтобы принять душ.

Они услышали свист поезда вдали.

— Копам звонить будешь? — спросил Дилл.

Трэвис горько усмехнулся, потом вздохнул.

— Нет. Склад закроют. Я лишусь работы. Моя семья потеряет доход. Мама не сможет прожить на те крошечные деньги, которые зарабатывает шитьем.

— Да.

— Когда твоего отца посадили, вы лучше зажили?

— Нет.

— Лидии не рассказывай. Она не поймет. Она точно позвонит копам.

— Не буду.

Поезд как будто задерживался. Зимними вечерами его свист разносился на бóльшие расстояния. Но наконец он появился и пронесся мимо них. Они даже не стали выходить из машины.

Сидели с включенной печкой и молчали.

— Знаешь, — сказал Трэвис, глядя перед собой, — Гэри сегодня дал мне больше веры в себя, чем отец за всю мою жизнь.

— Да, я знаю, каково это, когда отец в тебя не верит. Паршиво.

— Все изменится. Я все изменю. Я не хочу так жить до конца своих дней.

Дилл молчал. В голосе Трэвиса были твердость и решимость, которых Дилл никогда прежде не слышал.

— Думаю, когда мы окончим школу, — продолжал Трэвис, — то должны найти жилье и быть соседями по комнате. Даже если у тебя не получится платить половину, ничего страшного: я буду платить бóльшую часть, а ты взамен будешь петь мне свои песни, подбадривать меня, когда мне будет грустно.