Феликс Кандель - Грех жаловаться. Книга притч с извлечениями из хроник

– Афанасий‚ ты Геродота читал?

Афанасий не выразил интереса:

– Велишь‚ барин‚ так прочитаю.

– Дурак! Ты ж грамоте не обучен.

– Чего спрашивать?

Обиделся на него. Надулся. Как бы уязвить‚ да побольнее?

– Ты‚ Афанасий‚ народ неисторический‚ а потому Геродот тебя не упоминает. А упоминает он‚ чтоб ты знал‚ киммерийцев – на степных берегах Понта Евксинского‚ скифов упоминает – к северу от них‚ исседонов – еще далее‚ а уж затем аримаспы‚ одноглазые страшилища‚ вроде тебя‚ Афанасий‚ и имя твое отныне – Аримасп.

Тот и ухом не повёл‚ вековечный холоп:

– Как повелишь‚ так и будет. На всей твоей воле‚ барин.

– То-то же. – И продолжил: – За аримаспами грифы стерегут золото‚ а уж совсем на севере‚ у студеного Окиян-моря‚ где льды стоят вековые‚ расположились блаженные гипербореи‚ не нам чета. Ясно тебе?

– Чего тут неясного‚ – ответил Аримасп. – Седлать?

– Седлай.

И они поехали к гипербореям.

3

Гипербореи жили в Затенье. На выселках. В шалашах-землянках.

Путь к ним лежал по неудобопроходимым местам‚ через моховые‚ окончатые болота‚ край павших‚ пустотелых осин‚ где хляби осклизлые‚ грязи вязучие‚ душная вода в загнивании‚ гуд неумолчный от гнуса‚ а потому гипербореям никто не досаждал. До случая.

Лесом доехали до ржавых болот‚ а там лошади обеспокоились‚ топи почуяли трясучие‚ кишение змей в травах: узорчатую змею-брусалицу‚ вертячую змею-ужлицу‚ медяницу‚ змею-скоропею‚ змею-скучнею‚ аспида с василиском‚ гада летучего о двенадцати хоботах.

– Афанасий.

Не откликнулся.

– Батюшка домовой!

Ухом не повел.

– Аримасп! Это чего там?

Одноглазый Аримасп сказал‚ не глядя:

– Алешка. Вурдалачий сын. Кто жать‚ а кто в борозде лежать.

По краю болот гулял Алеша Песенка: ростом низок‚ лицом губаст‚ глазом светел и волосами кудряв. Травы собирал с кореньями пред непременным запойством‚ пел-разливался птицам на зависть: "Из-за леса‚ леса темного‚ из-за садика зеленого..." Алеша был кроток и стыдлив‚ тих в помыслах и покоен нутром‚ а потому собаки не лаяли на него по деревне‚ змей не жалил на болоте‚ гнус не пил кровь. Увидел своих‚ подошел‚ корешок протянул:

– Высуши‚ утолчи в ступе‚ сохраняй к потребности. Мокроту высушивает в груди и жилы дыхальные отворяет.

– Да у меня немочь на сердце‚ тоска наносная‚ – с досадой сказал Оплечуев. – Что мне твоя мокрота? Ежели помру‚ станешь по мне рыдать?

Поглядел внимательно:

– Песенку по тебе спою. Чтоб спалось покрепче. "Ты спи-усни‚ угомон тебя возьми..."

К гипербореям вела тропа-вытопка‚ что уводила по невидным приметам через край дыбучих болот: от пня горелого на дуб без макушки‚ от осины виловатой к засечке на березе‚ мимо сосны на два верха‚ через мшистый седой бурелом‚ где ели‚ обвисшие на соседях‚ неспособные долететь до земли.

Проток выпадал из болота‚ мелкий, на камнях перебористый‚ водой истекал на полночь: имя ему – Юдоль Плачевная. Кипел полноводный ключ-студенец‚ а вкруг ключа жили беспечальные гипербореи, на месте влажном‚ пестрыми цветами разукрашенном‚ в краю достойного умолчания.

Вышли встречать. Фалалей‚ Кисляй‚ распоп Гридя да Иринарх – бодучий козел.

Оплечуев привозил им еду‚ и к Оплечуеву они благоволили. Даже отрыли нору в земле‚ ежели пожелает присоседиться‚ но он пребывал в шатком недоумении: то ли к гипербореям отойти‚ то ли подвинуться на отыскание землиц‚ никому пока не принадлежащих. Однажды собрался в поход за Байкал-море с верным ему Афанасием‚ с пашенными мужиками – лесинами наперевес‚ дабы омочили лапти в неведомых океанах‚ но сосед от инфантерии Оболдуев Угреватая Рожа, глаз змеиный, скорый донос настрочил‚ и отворотили Оплечуева с начала пути‚ не дозволили повоевать Землю Индейскую‚ Землю Богдыханскую-Самурайскую для приведения под державную руку и умножения казенной выгоды.

Гипербореи были разумны‚ смышлены‚ в намерениях неколебимы‚ дни проводили в многотрудных бдениях‚ еретическому лукавству подверженные. Крохотный Фалалей погружался в тину для облегчения душевной скорби‚ поклоны клал до растяжения позвоночника – носом в вонючую жижу‚ стоял-каялся‚ худшее покорял лучшему‚ ослабу наводя на страсти‚ а гады терзали без жалости немощное его тело‚ гудючий гнус сосал кровь. Брюховатый Кисляй блудил часто‚ без меры: когда сам с собою‚ а когда и с бодучим Иринархом‚ сходя в бездну порока‚ в преглубокий тартар‚ дабы насытить зло‚ в себе содержащееся‚ которое‚ как известно‚ конечно, а потому смертно, – от озаренности переходил к падению. Распоп Гридя‚ старец-затворник‚ пластался в тесной норе‚ на червивой соломе‚ до ночи пялился на свет через дыру в камне‚ имя которому куриный бог‚ несушек спасающий от кикиморы. Чрез ту дыру Гридя постигал преглубокие тайны‚ чрез ту дыру и уяснил: велики грехи – не отмолить‚ и оттого ел мало‚ по крохе в день‚ ибо от насыщения пищей подвигается человек на добавление страстей. Гридя напитывал душу – не тело‚ а к вечеру выползал на свет Божий‚ пил много‚ взахлеб‚ изнурившись от долгого воздержания‚ распластавшись на травах‚ жадно припадая к гремучему‚ на камнях‚ протоку‚ имя которому Юдоль Плачевная. А тот принимал в себя иные протоки‚ из болот истекавшие‚ грузнел‚ матерел‚ в ярости подмывал берега‚ чтоб устремлялась к дальним морям скорогиблая‚ мутью текущая‚ ямистая‚ омутистая‚ колдобистая‚ водовертью утягивающая бездонница – на пожрание головастым сомам.

Гипербореи-молчелюбцы обходились без слов‚ но Оплечуев понимал и так. Кому – выворотни‚ кому – колдуны-перевертыши‚ а Оплечуеву своя компания‚ старцы-поучители. Мир дышал на них перегаром ненависти‚ сокращая век человечий‚ а они сидели возле ключа и взглядывали с симпатией друг на друга. Обиды множились на обиды‚ окаменевая на века‚ а им поддувал ветерок и было некомарно. В посмех обращали ближнего‚ в поношение с потоптанием‚ а они наговаривались в молчании до будущего раза‚ улыбались по поводу‚ головой кивали. Тут‚ возле ключа‚ Оплечуев выговаривался без утайки: в беседе молчания не стыдны души откровения, а одноглазый Аримасп подремывал в холодке под дубом и в разговор не встревал‚ ибо разговора их не ощущал. "С чего ты такой туманистый?" – "Скорбь сердце мое теснит‚ колыхание мыслей невозможное... " – "Отдай‚ и тебе отдастся". – "Как это?" – "Так это. На правду звали – не подвинулся. На любовь звали – заботы не взвалил. На бдения – время не уделил". – "Кругом досадители‚ душ истребители‚ пронырство одно и лжа..." – "Люто волнение мира сего. Без потопления не проплыть море житейское". – "Куда ж человеку податься‚ ежели на сердце тягость?" – "Огонь пеплом погребешь, долго не загаснет..."