Феликс Кандель - Грех жаловаться. Книга притч с извлечениями из хроник

А Облупа занудил по-комариному, как Господу зажалился...

11

"...сей мир имеет печаль, скорбь, грыжу, болезнь, плач, страсть, недуг, воздыхание и слезы..."

На реке Чурьюге, близ моря дышущего океана, во владениях города Каргополя объявился Мужило Клим, горододелец с артелью, поставил по уговору церковь с трапезой, звонницу учинил – лепоту каменную. Начата строением в лето, как сговорились, а свершена к зиме, на тот год, как ладились. Сходились из полунощных стран потрясенные народы – чудь, меря, весь, народ гам или емь, головы задирали, рты разевали, шапки спадали: "Ишь, стоит, не шелохнется!" – но пробегал мимо невесть кто на невесть кого, походя прошиб двери, таранами проломил стены, камнями пробил купол, изъязвил и огнем пожег, – сломался Мужило Клим, горододелец, не стерпел поругания, ушел – не обернулся и имя сменил.

А на торговом пути, в поселении на волоке, что от Днепра до Ловати, где север снюхивался с югом через варяг-греков, объявился в одночасье Лепило Макар, умелец редкостный, кузню поставил, фартук завел, тоненько зазвенел по наковальне, как на малой колоколенке, искрами запестрил. Ковал на загляденье кружева с мишурой, короба, доспехи для рати, а топоры не ковал, снасти колесные – не по руке работа. Сходились на звон древляне, кривичи с дреговичами, дикие и разбойные ятвяги из топей-болот, языком цокали, глаз закатывали, по плечу хлопали, – но проскакали мимо невесть откуда и невесть куда, своротили, не заметив, пограбили, не ощутив, –закручинился Лепило Макар, фартук в сердцах бросил, ушел – не оглянулся и имя сменил.

А в залешанских краях, в Задвинье с Закамьем, по соседству с угрой-самоядью, в диком добычном краю объявился атаман Оберуч с бродниками – Тюха с Матюхой да Колупай с братом, бил, уродовал, руду пускал без жалости и жизни лишал. Ходил ладьями и пеший, богатств накопил без счета, мехов с золотом, каменьев мешками – адамант, визуй, достокан, яхонты лазоревые, зерно гурмышское с изумрудами, а на досуге вино отхлёстывал по полной чаше, боролся на кулачках, не верил ни в сон, ни в чох, а верил только в себя. Глядели с почтением окрестные народы – мордва, печора, камские болгары, заволоцкая чудь, дань платили, подарки дарили, дочерей отдавали, – заскучал невесть с чего атаман Оберуч, всласть нахлебавшись крови, отмылся в студеной воде, одежды сменил, богатства закопал, ушел – не оглянулся и имя сменил.

"...исцели, Прехвальная, души моея мозоли..."

А в месте пустом, нехоженом, на реке рыбистой, говорливой и без названия, в окружении ивняка с камышом объявился Олиска Оплач, рыбарь, шалаш поставил, очаг сложил, казанок подвесил, звезды по ночам считал да стебелек грыз. Слетались птицы без страха, сходились звери с интересом, а он их словам учил, рыбкой кормил, лаской приваживал, песни пел на потешку: "...пойдем, девки, побираться, много хлеба поедим..." Не было вокруг окрестных народов, никого вроде не было, но унюхал варево иной отшельник, набрел в камышах, шалаш разметал, очаг потоптал, зверей распугал, чтоб одному звезды считать, стебелек грызть без помехи, – загоревал Олиска Оплач, рыбку последнюю доглодал, ушел – не обернулся и имя сменил.

А красота каменная опадала пока что от безнарядья – на стенах березы выросли, на низу малинник, от кузни осталось горелое место, где не селился никто, не ковал редкостно, яхонты лазоревые в земле потускнели, камыш выжгли, птицу разогнали, реку попортили, – обвалялся Мозгляк Лучка, моргавый, сопатый побирушка, в свином непотребстве, помочился обильно на свою рванину, завизжал, зарычал, прокрутился волчком, полез на карачках в конуру собачью, сунул оттуда голову в колтунах и парше, пакостно загавкал на мир этот...

12

...тени легли предвечерние.

Лист опадал бездыханный.

Жизнь утихала в близких смерканиях.

Звуки утекали. Запахи. Цвет.

А на немятой траве, посреди позабытой тропы, сапогом зацепившись за пень, торчал высоченный жердяй с котомкой на спине, как ждал кого-то.

Долго торчал.

Потом сказал:

– Задел за пень да простоял весь день.

Был он нескладен собою, виловат да жиловат, космат бородою и плешив на макушке: смешон – не страшен.

Опять постоял. Опять подождал. Шагнул шаг целый, сапогом заплелся за сапог:

– Без хмельного, без дуды ноги ходят не туды.

Что дурно, то и потешно. Гридя фыркнул с полатей, не удержавшись, но получил тычок в бок и поперхнулся.

А жердяй встал, как надолго, поглядел на ноги, сказал грустно:

– Постой, дедушка, не умирай: за киселем побежали.

И пошел в пляс вокруг пня, сапоги задирая к голове:

– А вот к вам Тихон, с того света спихан! В болоте живет, по-лягушечьи орет! Жить ему нынче весело, да жрать ему стало нечего! Пусто в кармане и даль в тумане...

Тут уж все прыснули, запихались локтями: смешно ведь! Даже Якуш просветился посреди забот.

Оборвал, как не было, зевнул, потянулся, сказал с тоской:

– Охо-хо, похохотать не с кем... Пойдем дале, где бы дали.

И ушел за куст.

А они глядели – не верили, моргали, не понимая, в тугом раздумье. Тут крутилось – куда укатилось?

– Это чего было? – сказал Гридя.

– Это ничего не было, – сказал Голодуша. – Блаз. Игрец. Морока болотная.

А Масень встал решительно, шагнул без задержки с полатей на сук.

– Сиди, – велел Тимофей.

– Ты сиди, – велел Масень и шустро полез на низ, с ветки на ветку, споро шагнул за куст.

Стоял жердяй за кустом. Ждал. Не уходил.

Серьезный – без улыбки.

– Ты кто есть?

Ответил:

– Человек со всячинкой.

– Звать как?

– Хвальбун шумоватый.

– Куда идешь?

– Иду по масло, да в печи погасло.

За его спиной выросли из травы Обрывок с Огрызком, руки потянули для хватания.

– Ты им скажи, – велел, не оборачиваясь. – С меня давно уж корысти нету. Всю обобрали.

Те снова в траву ушли, звуком себя не выдали.

– Полезли, что ли? – сказал жердяй.

– Куда это?

– Солнышко на закате, время на утрате. Запоздал. Обночуюсь у вас.

Масень оглядел с пристрастием: уши лопухами, нос нашлепкой, губы вывертом, а глаза добрые.

Видно золото на грязи.

– Полезли, – сказал Масень. – Ночлег с собою не носят.

Жердяй долго лез на березу, пропихиваясь нескладно в переплетении ветвей, взборматывал через раз:

– Так-то так, а назад-то как?..

Сунул голову на полати, осмотрел каждого, сказал с почтением:

– Провалитесь лес и горы, мы на кочке проживем!

Но они не ответили.

Рано им было – отвечать. Не обвыкли еще.

Забрался на полати, сел, ноги подобрал, отдуваясь:

– Вот он я, люди добрые! Места у вас – куриная гузка. Как же вы спать-то спите?

– Нас больше было, – осмелел Облупа. – Зимой поредели.

– Ясное дело, – согласился. – Где густо, там и помирают.