Лена Птица - Добро пожаловать в Москву, детка! [СИ]

Багряная листва почти опала, оставив деревья голыми, но упрямые хлесткие ветки, стыдясь своей наготы, все еще пытались жадно ловить редкие листочки.

Вера стояла у окна, прижавшись высоким лбом к прохладному стеклу. Синяя вена четко просвечивала сквозь тонкую кожу на шее и глухо пульсировала, как река под покрывающим ее льдом. Мешковатый свитер, домашние штаны, стертые тапочки. Волосы, небрежно забранные в кукульку, торчали как солома в разные стороны, межбровная морщина снова съехалась в глубокую бороду, и только идеальные черные стрелки, говорили о том, что существо, оставившее мутное пятно на стекле — женщина.

Вера окончательно рассталась с Шандрюлей, решив для себя, что ничего у них не выйдет. «Никуда не уйдет этот тюха… Значит ничего нет у него ко мне, кроме периодического желания потрахаться… Мне тридцать девять, я хочу, я еще хочу семью и ребенка… Я хочу теплый тыл… Мне, сука, тридцать девять… Андрей поступит в университет, нужно будет платить за обучение, содержать его… Блять! Денег совсем будет в обрез, боюсь, даже не будет хватать на косметолога… А уже все катастрофически плывет вниз… Я становлюсь все менее привлекательной, теряю, сука, баллы… Убыточная инвестиция… Почему я сдалась тогда, десять лет назад!? Кто знает, может поступила бы и стала бы актрисой, возможно даже известной… А может и не стала бы, может и не поступила… Но я же струсила! Я даже не попыталась сделать то, о чем всю жизнь грежу! Никакой я не лев! — почти навзрыд воскликнула Вера про себя. — Я старая жалкая драная кошка! Жалкая кошка, которая никому не нужна… Блядь! И Катьки нет поговорить… Она смогла бы найти слова сейчас… Да что слова! Катька странная, конечно, пишет свои книги, надеется издаваться, тоже мечтает, что будет известной писательницей… Ахах! Какие-то мы наивные дуры… Но она пишет, она делает… По крайней мере потом она не будет сожалеть и жрать себя за то, что не сделала! … А что я могу сделать сейчас, за пять минут до сорока? В сорок лет жизнь только начинается… Бред… В сорок умирают мечты, дохнет желание что-то делать, к чему-то стремиться… Получается, что у меня остается только одно — стареть, отдав свою жизнь сыну и маме… а еще и коту. Пиздец перспективка! — сказала бы сейчас Катька. — Может сразу в гроб и засыпаться опилками?! Так! Два выхода, либо я плюю на гордость и предубеждение и иду учиться на актерские курсы, либо учусь на хирурга, не до конца же жизни в медсестрах ходить. И вопрос только один — где взять деньги? Откуда я найду деньги вот именно сейчас на свое обучение?! Отложить на потом? Опять на потом? Время неумолимо… Часики тикают… У меня нет времени… Нет времени и нет денег. Где найти деньги?! У меня есть длинные ноги, худые руки, морщины и сигареты… Вера оторвалась от окна и посмотрела на свои идеальные ногти в сливовом шелаке… Заняться массажем?… Как когда-то в юности, чтобы хоть как-то поднять Андрюшку… Только теперь мне деньги нужны вдвойне, поднимать не только сына, но и себя. Надеюсь, еще не поздно… надеюсь, мне дадут время».

Катька летела в свой любимый городок на побережье, летела дописывать свою книгу.

Девушка решалась на разговор с директором целую неделю, продумывая варианты диалога и способы существования, если ей придется увольняться. Сожрав горсть таблеток для храбрости, Катька поставила вопрос о своем отпуске на месяц ребром: «либо — да, либо ухожу!». Игорь Анатольевич, поерзав животиком, медленно и со свойственной ему иронией ответил:

— Ох, не угрожайте мне так, Екатерина! А то я вдруг разнервничаюсь и похудею… Вы прям, как Бэтмен в юбке, сейчас накинетесь на меня… Езжайте!

— Ой! Что, правда, можно? Ахохо! Спасибо большое!

«Я люблю Вас, Игорь Анатольевич! — хотела добавить Катька, но сдержалась. — Надо же как все легко и просто!» — восхитилась девушка про себя. Зачастую мы рисуем свою жизнь слишком темными красками, а в действительности она легка и проста, как детский рисунок… Правду говорят, у страха глаза велики. Страх сковывает наше сознание цепями, лишая воли, пряча от нас самих нашу силу, с годами убивая мечту.

Девушка доела сэндвич с курицей и допила кофе, любезно поданные стюардессой. Опустив кресло, Катька, щурясь от яркого солнца, смотрела на облака и безграничное голубое небо. «Я свободна! Я лечу заниматься тем, что хочу! Целый месяц я буду с морем, небом, своими строчками и листочками! Я счастлива! Я свободна! Жизнь, я люблю тебя!»

Рыжий бигль, как обычно, свернувшись калачиком, лежал у ног мужчины. Пятка в новом белоснежном носке то резко опускалась на пол, то вновь приподнималась. Иногда Тори ловил белую пятку большой грузной лапой, просто так от нечего делать, мужчина в эти моменты наклонялся и чесал пса за ухом или гладил по рыжей голове. Спортивный костюм от «Balmain», сережка «Tiffany» из белого золота с бриллиантами и рояль «Стейнвей», — все, что осталось от прежней жизни и бывшей жены.

Сергей играл на рояле и пел, пытаясь брать высокие ноты и не ошибаться. Мужчина хрипел, часто откашливался и чуть не падал со стула от головокружения. Болезнь, не смотря на все вздохи врачей, уже поставивших на больном крест, ушла, но слабость еще была. Чудом воскресшему пациенту нужно было пройти курс реабилитации со строжайшей диетой и многочасовым сном. Но Сергей боялся спать, он так дорожил каждым часом жизни без боли, жизни без осознания будто тебя, как тряпичную куклу, рвут напополам, жизни с глубоким вздохом, жизни без морфия, жизни со стаканом апельсинового сока с молоком. Сергей понял для чего его воскресили. Уютный бежевый худи придавал свежести исхудавшему лицу мужчины, но огненный блеск глаз, затмевавший даже бриллианты серьги, и вновь зарождающая способность краснеть от мочек ушей говорили о силе, о необыкновенной космической силе человека, выжившего в мясодушерубке.

Герман сидел, откинувшись на диване, и невидимо дирижировал, наслаждаясь голосом подопечного. Старик уже все продумал и мастерски расчертил дальнейший путь выжившего. Сергею оставалось только петь, а Катьке только писать, все остальное за них сделает гениальный вершитель, более тысячи лет играющий судьбами.