Булат Ханов - Непостоянные величины [СИ]

Между этими событиями уместилось еще одно, не менее значимое. Когда Роман заканчивал пятый класс, двоюродный брат Слава насмерть бросился в лестничный пролет с четвертого этажа. Брат учился в техникуме, играл в рок-группе и любил лазить по заброшенным зданиям, будь то старинные особняки, склады или заводы. Тетя Лида, шепчась с мамой Романа, призналась, что Слава принимал какие-то галлюциногенные вещества и ежедневно пил анальгин.

Роман редко общался со Славой и по мере возможности не появлялся у них с тетей дома. После развода тетя Лида сделалась набожной и стала развешивать в доме распятия и иконы. Они подстерегали повсюду, кроме Славиной комнаты и ванной. Под осуждающе-серьезными взорами Христа, Богородицы и многочисленных святых Роман ощущал себя тревожно. Мелкие проступки в его воображении представали непростительными грехами. Вдобавок тетя Лида не проветривала квартиру и покупала маловаттные лампочки. Тусклый свет вкупе с затхлым запахом усиливал гнетущее впечатление.

На поминках по Славе Роман прокрался в его комнату и неожиданно для себя стащил с полки губную гармошку. В игре на ней двоюродный брат преуспел меньше, чем в игре на гитаре.

Через несколько месяцев обнаружилось, что иконы проникли в Славину комнату и в ванную.

В университете Роман, приобретший привычку анализировать все, пришел к выводу, что именно в школьные годы сложилось его отношение к фундаментальным вещам. В старших классах исчез всякий интерес к политике. Отныне политика представлялась огороженным флажками пространством, где резвились шуты и балаганные деды, каждый в своем амплуа.

Другое важное открытие заключалось в том, что в школьные годы Роман разубедился в способности религии и науки постичь истину. Что касалось первоначала, и христианство, и естественные дисциплины упирались в тупик. Религия рассказывала, откуда взялся мир, но умалчивала, откуда взялся Бог. Наука продвинулась далеко в объяснениях, из чего состоит космос и как его части функционируют, но не отвечала на вопрос, откуда космос возник. Первопричина оставалась овеянной туманом. Логика и здравый смысл утверждали, что загвоздка в принципиальной невозможности сотворить что-то из ничего.

Со школьными приятелями Роман виделся раз в год, обычно в июле, после сессии. Они играли в пул, а затем пили пиво в «Камчатке».

В университете компания подобралась сплоченней. Солировал белорус Егор Кл и мович, который без устали повторял, что по правилам его нужно величать Ягором. Он обладал легким акцентом. Роман подозревал, что акцент наигранный и пользуется им Климович для некоего обаяния.

Гриша Тыквин, который, судя по фотографиям, обзавелся усами еще в выпускном классе, помнил наизусть около сотни эпиграмм и донимал всех своими свежими научными изысканиями. В целом терпимый и открытый, Гриша ненавидел голубых и девушек с сигаретой.

— В Иран тебе пора, Тыквин, — говорил Егор.

— Еще лучше — в Ирак, — добавлял Юра.

Юра Седов сочинял электронную музыку и выступал за факультетскую команду КВН. Он жил без родителей в однокомнатной квартире в Черемушках. Время от времени к нему заселялись пассии на срок от двух недель до полугода, и Юра непременно приводил в компанию новую подружку. Роман, Егор и Гриша делали вид, что рады за друга, и поздравляли очередную Катю, Таню, Лену с удачным выбором.

Курсовые и диплом Роман писал по поэтике соцреализма, несмотря на то что прекрасное советское далёко никогда не влекло Романа, как не влек своей гармонией и стройностью «единственно правильный метод». По большому счету, Советский Союз представлялся как историческое прошлое, значительное как по протяженности, так и по степени влияния на культурный код страны. Что-то из этого прошлого вызывало гордость, а что-то — сожаление; ни первое, ни второе не следовало игнорировать и предавать забвению. Слово «совок» резало слух Романа, но он не променял бы свое время ни на брежневское, ни на хрущевское, ни на какое другое.

Причиной же выбора тематики для курсовых послужила личность научного руководителя. Алексей Семёнович придерживался независимых политических и эстетических суждений, никогда никого не поносил и не растекался мыслью по древу.

Еженедельные встречи с Алексеем Семёновичем наполняли желанием трудиться на благо отечественной филологии. От преподавателя веяло методичностью, притом что педантизмом, в дурном смысле этого слова, профессор не страдал. Всегда безукоризненно одетый и выбритый, он обладал тонким юмором и следил за свежими течениями в гуманитаристике, несмотря на предпенсионный возраст и недоверие к очередным зубодробительным терминам или революционным методам, якобы открытым в гуманитаристике. Спокойствие и уверенность профессора словно упорядочивали мир. Мир Романа уж точно.

Что такое тревога, Роман уяснил в девятнадцать, когда ЕГЭ и прочие школьные прелести давно миновали. В однушке напротив поселился новый сосед. Он сменил шумную таджикскую ватагу, снимавшую квартиру целый год и перед отъездом угостившую Романа целым пакетом пирожков с зеленым луком и яйцом. Новый жилец, сухопарый тип с обтянутым желтой кожей черепом, регулярно курил в майке и трико у лифта и стряхивал пепел в баночку из-под шпрот. От типа несло табаком и рыбой. Сталкиваясь с ним, Роман отводил взгляд и прошмыгивал мимо по лестнице.

Однажды в спину ему донеслось:

— Эй, а поздороваться?

Роман обернулся и сконфуженно вымолвил:

— Здравствуйте.

— Салют. Помоги подняться, ноги затекли.

Роман сделал робкий шаг и протянул руку, чтобы сосед встал.

— Спасибо. Меня Саня зовут.

— Р-роман. Рома.

— Заходи, если что, не стесняйся. Я тут живу.

С колотившимся сердцем Роман рванул вниз по ступеням, ругая себя за торопливость и нервозность. За короткий диалог он успел отметить две вещи. Во-первых, Саня — зэк. Всамделишный, с короткими волосами, с хрипотцой в голосе, с наколкой Богоматери на плече. Во-вторых, у соседа липкие ладони и крючковатые пальцы. Ощущение при пожатии — как клешней цепляет.

Через день, отправляясь с папой за стройматериалами для балкона, Роман снова наткнулся на дымящего Саню. Жилец бодро поприветствовал соседей, на что папа бросил через плечо усеченное «здрасьте» и устремился к лестнице. Романа озадачила отцовская поспешность. Успешный инженер-приборостроитель, крепкий мужик, берущий первые места по лыжам и армрестлингу на заводских соревнованиях — и проскакивает мимо доходяги. Казалось, хрупкое плечо Сани можно было запросто обхватить двумя пальцами — большим и указательным.

И тем не менее папа поспешил.

Каждую неделю Роман два-три раза сталкивался с соседом и пожимал ему клешню, по-прежнему холодную и липкую. Судя по всему, Саня нигде не работал. Оставалось загадкой, где он берет деньги — на съемную квартиру, на еду, на табак, наконец. Саня упорно приглашал в гости, студент вежливо отнекивался.