Булат Ханов - Непостоянные величины [СИ]

Однажды Роман вернулся с занятий в полдень. Преподаватель по философии заболел и отпустил с лекции весь поток. Сосед как раз докуривал сигарету, когда Роман вышел из лифта.

— О, друган! Здорово! Давай чай пить.

Расслабленный Роман не сразу нашелся.

— У меня уроки, — вяло возразил он.

— Так у тебя целый день впереди. Давай, только на чашку. У меня и халва есть.

Роман притворился, будто халва стала решающим аргументом.

Саня провел гостя на кухню и усадил за стол с потертой клеенкой. Пока закипал чайник, Саня нарезал хлеба с полукопченой колбасой и наполнил халвой вазочку. Впечатление от чистой кухни портили лишь синее ведро, полное мусора, да стойкий рыбный запах, как в захудалом магазинчике разливного пива.

Саня демонстрировал образцовое воспитание, давая фору многим студентам-гуманитариям, не говоря уж о хамах в метро. Бывший зэк не сыпал феней, не матерился, избегал грубости за километр, не лез с неуместными вопросами. Единственное, в чем его можно было упрекнуть, так это в фамильярности. Он наделил гостя обращением «Ромашка», пояснив, что так звали друга из далекого детства.

— Ромашка, ты бывал в Сибири?

— Нет.

— А я бывал. В Новосибе, в Иркутске. Хорошие места. Если хочешь узнать Россию, обязательно поезжай туда. Еще в Читу. В Читаго, как говорили лет десять назад.

Саня поинтересовался, где студент учится.

— Учеба — это полезное занятие. Важно только не ошибиться с выбором: чему учиться, где и как. Я вот ошибся.

Роман украдкой посматривал на наколки. Кроме мастерски выведенной на плече Богородицы, присутствовали еще и перстни на обеих руках и скопление точек над правым большим пальцем. Вероятно, майка и трико скрывали и остальные татуировки.

— Главное — не относись ни к кому свысока, — посоветовал Саня. — Допустим, человек не похож на тебя. Подозрительный. Не думай о нем заведомо плохо. Бог ведь заносчивых не любит.

Прошел не один месяц, прежде чем Роман понял, что так сосед прощупывал почву.

В следующий раз Роман посетил соседа после экзамена по зарубежному романтизму, сданному на отлично. Саня расспросил, какой попался билет, и радостный студент рассказал ему о «Чайльд-Гарольде» и мистических новеллах По. Саня уточнял и уточнял, пока не вынес вердикт.

— Это все ничто по сравнению с Библией.

— Разные книги по-своему важны, — сказал Роман. — Байрон и Эдгар По сильно повлияли на литературу и много дали читателям. Безусловно, я никоим образом не умаляю достоинств Библии.

— Не знаю, правда ли Гарольд такой смелый и отважный, — сказал Саня, — но твой Эдгар — это точно мутный фраер. Шугается призраков и мертвецов, упивается прямо своей больной фантазией. Не мертвые страшны, а живые. Посадить бы твоего Эдгара в хату или в карцер.

Чтобы реабилитировать американского классика, расплатившегося жизнью за «больную фантазию», Роман пересказал новеллу «Колодец и маятник».

— Все равно дрянь, Ромашка, — заявил сосед. — Потому что выдуманное, ненастоящее. Чему такие книжки научат? Я общался с теми, кто мотал срок пять лет и каждый день читал Евангелие. Хотя бы по стиху. И такие арестанты сохранили честь и достоинство. Теперь представь, что Евангелие им заменили бы Эдгаром По. Да они бы сломались через неделю.

Романа задела столь вульгарная трактовка назначения литературы. Он постарался аккуратно объяснить, что наставлять — это не единственная и не главная задача художественного слова. Самое прекрасное в литературе — ее разнообразие и многогранность.

— Да что ты непонятливый такой! — вскричал Саня, ударяя по столу. — И эта книжка у него прекрасная, и так. Надо жизнь прожить, чтобы определить, что хорошо, а что нет. Что помогло, а что навредило. Думаешь, ты знаешь цену вещам? Будь уверен, не знаешь!

Роман промолчал. Все равно получилось бы, что оправдывается. Раздраженный Саня уговорил гостя выпить по второй кружке чая, а затем и по третьей. Чтобы не нагнетать обстановку, студент поддался просьбам. За неполный час он ослабел, точно потерял много крови. Лучше заваленный экзамен, чем вот такое.

В тот же вечер раскисший Роман собрался и разработал три правила. Первое: глядеть в глазок перед тем, как выйти из квартиры. Второе: при возвращении домой доезжать на лифте до седьмого и прислушиваться к звукам на лестничной площадке этажом ниже. Если Санёк там, то пережидать. Третье: при непредусмотренных встречах быть кратким и твердым и отклонять любые предложения насчет чая.

Роман тревожился по поводу своей незащищенности и не делился переживаниями ни с родителями, ни с друзьями. Почти все лето он изводил себя мыслями, что коротко стриженный сосед постучится к ним в дверь под предлогом, что кончилась соль. Чтобы не свихнуться, студент загрузил голову, занявшись удаленным копирайтингом, причем по весьма низким расценкам. Свободное от работы время Роман заполнял книгами и фильмами, внутренне мотивируя добровольную изоляцию тем, что и раньше предпочитал шатанию по улицам саморазвитие.

Между тем правила, доведенные до уровня рефлексов, работали. К середине сентября паранойя сантиметр за сантиметром отступила. В один из дней студент привычно вылез из лифта на седьмом и по лестнице спустился на шестой. В этот момент соседская дверь отворилась и Саня с пачкой сигарет и зажигалкой, узрев филолога, широко улыбнулся. Не хищно, вполне себе дружественно.

— Ромашка! Как дела твои?

— Нормально, — нетвердо произнес Роман.

— А чего это ты сверху идешь? На вертолете, что ли, прилетел?

План рушился к чертям.

— К соседям поднимался. Относил кое-что.

— Сколько ж мы не виделись! — Сосед излучал радость. — Три месяца, почитай. Давай чай пить.

— Нет, я занят.

Роман напрасно тщился придать голосу беззаботные нотки.

— Злишься, что ли, на меня?

— Нет, что вы.

— Молоток. Не надо. Если злобой душу отягощать, в ней для Бога места не остается. Кто злобен, тот одинок.

Сосед протянул руку со словами:

— Ты на Санька не серчай. Нервы у меня шалят. Болтаю иногда лишнее. Некрасиво в тот раз получилось. Виноват.

Роман нехотя пожал липкую костлявую ладонь. Он одновременно верил и не верил в раскаяние бывшего зэка.

Показное добродушие соседа, демонстрируемое на протяжении ряда месяцев, усыпило бдительность. В ноябре нарядившийся в белую рубашку и брюки Саня позвал Романа на именины.

— Ты меня огорчишь, если не примешь скромное предложение, — сказал сосед. — Я приготовил борщ и картошку по-французски.

Поначалу Саня шутил и вел себя как радушный хозяин.

— Продавщице в овощном говорю: «Давайте вы мне дома картошку пожарите». Сам голос сиплый сделал и лицо грозное. Изобразил, в общем, суровые намерения. Она до того испугалась, что свеклу забыла взвесить.