Булат Ханов - Непостоянные величины [СИ]

— Только не дождь! — взмолилась Кира.

За первыми каплями последовало затишье.

— Ты хоть целовался когда-нибудь? — спросила Кира.

— Разумеется. На утреннике, на выпускном, на студенческой вечеринке.

Насчет вечеринки Роман приврал.

— Тогда давай.

Затяжной поцелуй прервался из-за второй серии редких капель. Кира с досадой смахнула одну из них с колена.

— Опя-я-ять, — протянула она.

Вняв ее совету, дождь замолк.

Через секунду разразился ливень, как в день потопа.

— А-а-а! Бежим! — закричала Кира и вскочила со скамейки.

Роман устремился за ней, на ходу бросая в урну банановую кожуру и надевая рюкзак. До метро они неслись как заведенные, тормозя лишь на светофорах. На перроне Роману открылось, что насквозь промокли не только кеды и одежда, но и купюры в кошельке. Кире повезло не больше. Ее голову с роскошными рыжими прядями точно окатили ведром воды.

— Я страшная! — утверждала Кира.

— Ничуть.

— Страшная, говорю!

После очередного поцелуя Кира, заглянув в глаза Роману, произнесла:

— Только обещай: никаких совместных селфи. И никаких полетов в Турцию, Грецию и Египет. Это так убого.

В разгар ночной переписки Кира сказала: «Нам надо скорей начать трахаться. Я постоянно отгоняю сомнения, что у тебя не получится». Вдогонку она отправила другое сообщение: «Что у нас не получится».

На следующее утро Роман созвонился с Юрой Седовым, счастливым обладателем однушки в Черёмушках, и охарактеризовал свое положение. Все срослось: неделю назад Юра расстался с очередной пассией, он не собирался на пары, а у Киры был библиотечный день. Роман заехал за ней в общагу и повез ее по оранжевой ветке к Седову, по пути обрисовывая план. Кира воспротивилась.

— Твой Юра совсем меня не знает.

— Это не проблема. Он славный парень и понимает ситуацию.

— Он подумает, что я шлюха.

— Ничего он не подумает. Во-первых, ни внешностью, ни манерами ты на шлюху не похожа. Во-вторых, Юра в курсе, что я с развратными барышнями не связываюсь.

— Правда?

— На сто процентов.

Через секунду Кира снова возроптала.

— Вдруг у нас не выйдет?

— С чего бы?

— Смотри. У меня опыт — раз и обчелся. Про тебя я вообще молчу.

— Мы справимся.

— Не справимся мы.

Роман сжал кулаки.

— Ты отличный мотиватор, — сказал он. — Умеешь снять напряжение.

— Что ты сразу злишься? Я же волнуюсь.

Юра предстал перед гостями в полосатых шортах и в синей футболке с рисунком клоуна, пожирающего юный месяц со звездного неба. Пока кипятился чайник, Седов познакомился с Кирой, рассказал о происхождении названия «Черёмушки» и вкратце выразил свое отношение к ЕГЭ.

— Систему нужно сносить, — заключил Юра.

За чаем он принялся философствовать.

— Гуманитарии отличаются от обычных людей. Филологов это особенно касается. Особенно парней. У всех у нас экзистенциальный кризис. Мы осознаем, как устроен дискурс. Это осознание наводит тоску, так как противостоять дискурсу мы не умеем. Прибавь к этому саморытье, самокопание, когнитивный диссонанс, выпадение из парадигмы. И я, и Рома — все мы заложники дискурса.

Вскоре Юра притворился, что у него возникли срочные дела, и попросил Романа закрыть за ним. Уже на пороге Седов шепотом сообщил:

— Я на тумбочку рядом с холодильником пиво поставил. Если пропадет, шуметь не стану. Успешной тебе инициации.

После ухода друга Роман озадаченно опустился на диван. Слова иссякли. Кира села ему на колени и обвила руками его шею.

Они и вообразить не могли, как просто все сложится. Лишь однажды Кира перевела дыхание и уточнила:

— Ты это… Не кончил?

— Вроде нет, — пошутил Роман.

— В смысле? — Кира отпрянула. — Как это «вроде нет»?

— Не кончил. Точно.

— Не пугай меня.

— Все равно презерватив.

— Ну и что.

Когда они оделись и постелили на диван слезшее на пол покрывало, Роман принес бутылку имбирного эля, избавился от пробки и протянул Кире.

— Первый глоток твой.

Она отпила и всмотрелась в Романа.

— Так, замри. Не шевелись. Вот так. Кажется, ты не изменился.

Утомленный Роман присел рядом с Кирой и аккуратно взял бутылку из ее рук. Девушка прильнула к нему.

— Рома. Ты мне дорог.

— Ты бесценна.

— Я люблю тебя.

— Я люблю тебя.

Глубокой ночью Кира отправила СМС: «Ты все сделал как надо. Спасибо тебе».

В голове Романа вертелся вопрос: неужели все это счастье — для него?

Маркова — звучная фамилия. Кира обладала удивительно проницательными глазами, здраво рассуждала о различиях между Хаксли и Оруэллом и мечтала стать археологом. Она не любила цветов и была из тех убежденных веганов, которые не едят яиц, не пьют молока и пристально изучают состав печенья или шампуня перед покупкой. Поначалу Роман беспокоился, что Кира начнет проповедовать свои убеждения, но ошибся. Они условились, что, будучи вдвоем в кафе и столовых, берут исключительно растительные блюда и не касаются неудобной темы в разговорах. Роман угощал Киру латте с соевым молоком и банановым мороженым.

Умная, привлекательная, честная. Добрая, само собой. В меру тронутая. И пишет грамотно. Пусть порой и пропускает запятые.

Кира носила бабушкин крестик и симпатизировала буддизму, хотя ее неуемная натура не сочеталась ни с христианской строгостью, ни с буддийской бесстрастностью.

Кира призналась, что ее с детства мучает странный вопрос.

— Помнишь, однажды Карлсон внезапно исчезает?

— Припоминаю.

— Когда он возвращается, то с упоением рассказывает Малышу, какое чудесное лето провел у бабушки. Как считаешь, нафантазировал это Карлсон или у него правда есть бабушка?

Роман хмыкнул.

— Эта загадка мне не по зубам.

— Иногда я думаю, что он фантазирует. Иногда, что говорит правду. В детстве я всерьез не интересовалась, откуда берутся дети и есть ли Бог. Ответы пришли сами и не то чтобы сильно на меня повлияли. Бабушка Карлсона привлекала и привлекает меня куда больше.

Роман пожалел, что он такой сухарь по сравнению с Кирой.

— Что-то подсказывает мне, что за бурное воображение нужно дорого платить, — произнес он. — Дороже даже, чем за счастье и за любовь. Я хочу, чтобы ты сохранила чистый взгляд на вещи и избежала всякой дряни.

Впервые за время их знакомства Кира прослезилась, и Роман неловко обнял ее.

— У меня нет пропеллера, и я не живу на крыше. Но я готов сойти за твоего друга, — произнес, преодолевая смущение, Роман. — Что скажешь?

Кира залила его плечо слезами.

Поражало, как уживаются в ней сентиментальность и резкость, простодушие и искушенность. Она с обожанием отзывалась о родителях: о чуткой маме, преподававшей историю в гимназии, и о папе-программисте, замкнутом интеллектуале, который из-за занятости мог неделями не интересоваться, как у дочери дела, а затем без предупреждения отвести ее в кино и устроить праздничный ужин. Они регулярно бранились по пустякам вроде неверно истолкованной интонации или десятиминутного опоздания, и Роман удивлялся, как быстро он втягивается в спор и как долго остывает.