Ержан Рашев - Человек на балконе

— В реальности ты совсем не злой, — говорила она. — Ты просто милый парень, который притворяется подлым.

Проснувшись через несколько часов, я услышал, как она тихо одевается, пытаясь ускользнуть незаметной. Мы ничего не сказали друг другу. Когда она ушла, я закрыл дверь, вышел на балкон, закурил и точно решил для себя, что хочу быть один. Большинство людей боятся одиночества. Для меня одиночество словно нирвана. Наверное, все это началось в глубоком детстве: моими самыми счастливыми детскими воспоминаниями являются моменты, когда я оставался один в своей комнате — родители на работе или в гостях. Я слышал тихий шелест предметов, ощущал запахи, воображал вещи, когда оставался наедине с собой, без людей вокруг. Люди лишь нарушали мое восприятие. И до сих пор долгое присутствие женщины в моем пространстве доставляет мне дискомфорт. А если между нами любовь, тогда мне вообще пиздец. В любви каждая эмоция, каждая мысль становится опосредованной и поврежденной. Простого знания того, что она может позвонить, достаточно для вывиха воображения.

Чистота эмоций и мыслей очень недооценена в наши суровые дни.

22 апреля 2012

Giuliana Caruso:

Я предположила твой секрет. В принципе, давно. Возможно, я ошибаюсь. Но все же продолжу: аутосексуальность или бесконечная мастурбация. Встречается у 3% процентов мужчин. Я не знаю, что это значит для самого мужчины. Но предполагаю, что от этого все истерики. Возможно, они имеют место быть. Насколько это диагноз, тоже не понимаю.

Ты выключи свою социальную роль, хоть ненадолго. Я не буду ходить и упрашивать тебя о встрече. Искать тебя. Ержан, ты запутаешься в своих сетях. Бошку где-нибудь снесет или тебе снесут. А я боюсь этого.

Я же хочу — компромисса. Жуткое слово. Но я не владею талантом самовыражения, хоть как-то близко, как есть у тебя. Ты милый, прекрасный, умный, деятельный, талантливый и совсем не скучный. Какая тупость загонять себя в рамки.

23 апреля 2012

Giuliana Caruso:

Ты слаб и завистлив, зол и агрессивен, подл и самолюбован. Ты ищешь виноватых. Ты не можешь взять ответственность за жизнь других. Ты слаб.

Пошел к черту!

24 апреля 2012

Giuliana Caruso:

У меня есть чувства к тебе, Ержан. Действительно. И я, действительно, хочу понять тебя. В этом случае я обычная женщина. Все на чувствах. Да, я могу выключаться от них)) И опять же, как любая женщина, я всегда открыта для любви. Для меня это важнее всего на свете. В этом состоянии мне все — нипочем. Я не хочу расставаться с этим ощущением. Мне дорога моя симпатия к тебе. И чувствую, что от тебя идет та же волна. Так давай же попытаемся с тобой вместе поймать нашу волну. Мне будет безумно жаль, если придется все же оставить себя. Я-то смогу сказать себе «стоп». Но буду ли я счастлива от этого. Если ты предполагаешь свое счастье в другой или в другом образе жизни и найдешь, поверь, буду рада слышать… Но насколько кольнет меня услышанное в тот момент, не знаю. Пока колет...

Милый, хороший, сильный, добрый. Я еду к тебе.

Пишу эти строки из единственного нашего морского города Актау, куда прилетел по работе на пару дней. В самолете «Эйр Астаны» в основном присутствовало две разновидности приезжих экспатов: тщательно прилизанные консультанты в серых костюмах и с Blackberry в руках и мордатые розовощекие работники буровых установок, разговаривающие с кокни-акцентом. Актау — место для tough men, крепких парней, потомков Дэниела Плейнвью из фильма «Нефть». С одним из них, мясистым двухметровым австралийцем, мы даже разговорились.

— А как переводится «Астана»? — спросил он у меня.

— Столица.

— Столица называется «Столица»?

— Да. Что-то рыскает в телефоне. Показывает мне адрес.

— А как переводится «көрме»?

— Выставка.

— Выставка называется «выставка»?

— Да.

Он посмотрел на меня недоверчиво и замолчал. Секунд семь молчал, не меньше. Потом улыбнулся и кивнул, типа «какие тут все загадочные». Я не стал ему рассказывать, что у родителей долгое время жила кошка по кличке Мысық. А то так и смысл жизни потерять можно.

Выйдя из аэропорта, попросил таксиста сразу же отвезти меня к воде. В темноте моря практически не видно и не слышно. Если бы не фонари на набережной, его будто бы и не было. Правда, оно чувствовалось в воздухе сероводородом в затхлом каспийском ветерке. И казалось, будто оно плещется на расстоянии в несколько световых лет от расположенных вокруг бетонных коробок без следа архитектурной мысли и порыва к красоте.

Таксист, подвозивший меня из аэропорта в отель пожаловался на отсутствие работы.

— Я думал, у вас тут все богатые! — сказал я ему.

— Есть богатые, но не все. Больше показухи. Нужно заставить мир думать, что здесь много хорошей нефти! — с сарказмом ответил он.

Заселившись с небольшим чемоданом в гостиницу, я выпил коньяк с лимоном. Из крана ванной полилась белая и шипучая, как кислота, вода, страшно высушивающая кожу. Грубые плиты пола. Актау — место для tough men.

Дабы отвлечься от обстановки, я включил телевизор. На канале 24.kz показывали, как казахстанский президент, вышедший на трибуну ООН, с серьезным лицом вещал о переносе штаб-квартиры в Азию. Затем полчаса мне показывали реакцию международных СМИ на его слова. «Немецкая газета восхитилась словами Елбасы! Мексиканское издание вынесло мудрые слова на обложку!». Других новостей по телевизору не было. Создавалось ощущение, что местоположение штаб-квартиры ООН — это последние и единственные наши проблемы. Со всем остальным мы уже разобрались. У нас отличная, великолепная страна, откуда люди перестали эмигрировать, где народные пенсии не тратятся на долги нацкомпаний и которая не занимает первое место по количеству самоубийств в регионе. Жизнь у нас прекрасная и светлая, наши города — прямо верх эстетического наслаждения.

Утром раскалывалась голова. То ли от недосыпа, то ли от коньяка с лимоном, а то ли от местного климата и свежести воздуха. В этом состоянии звуки разных городов можно раскладывать на отдельные аудиодорожки. В Алматы слышен автомобильный гул, дребезжат по рельсам трамваи, шумят осенние листья. В Актау — кричат чайки и шуршит песок.

Город стоял чистый и ветреный. С первого взгляда и не сказать было, что вот он, оплот нашей сырьевой экономики. Советская архитектура ветхих зданий, которая абсолютно во всех городах Казахстана напоминает гетто для бедных черных и пуэрториканцев американского захолустного города, была окрашена в оттенки розового и абрикосового. Тут и там можно было увидеть одиноко стоящий небоскреб, как символ казахских амбиций — железо, бетон, деньги и борьба за деньги. В остальном — грубый мир полуразрушенного советского прошлого. Смуглые женщины и коротко остриженные мужчины с грубыми лицами смотрели на меня недоверчиво. Может быть, потому что со своей длинной шевелюрой я выглядел здесь как чудак и хиппи.