Яна Жемойтелите - Хороша была Танюша

Странная обида на судьбу поднялась темной щукой с илистого дна. Тоска. Tuska. Танюшка думала, что «тоска» по-фински будет почти как по-русски, и только недавно узнала, что tuska — не тоска, а боль, но это ведь очень близко по смыслу. Танюшка сама понимала, что не стоит ей жаловаться, что живет она благополучнее многих, и все же вовсе не так, как жизнь сулила ей в самом начале. Который год подряд обыденное, в общем-то, серое как дождь существование. Ну а что должно было состояться для нее по-настоящему, она и сама не могла объяснить. Что-то вокруг, конечно, происходило, но вот именно что ничего особенного. Как всегда.

Море на первый взгляд казалось слишком суровым для южного моря, зеленовато-серым в самый яркий день, без того бирюзового оттенка, каким обычно изображалось на картинках. Пляж пансионата «Горизонт», который любезно принял их в первый же день, был усеян человеческими телами и напоминал противень с булками, вылепленными весьма неумело, кое-как. Раздетые люди, щеголявшие раскормленными телами, намеренно обнажали то, что следовало бы скрывать — водянистые животы, жирные ляжки и воланы на талии. Танюшке было даже немного стыдно раздеться в первый раз, чтобы подставить солнцу кожу, которая казалась снежно-белой на фоне красновато-бронзовых тел. Едва сняв сарафан, Танюшка ощутила на себе любопытные взгляды — прямые или кинутые исподтишка, из-под дырчатых широкополых шляп или козырьков пляжных кепок. Ее разглядывали, как античное божество, и она ощутила себя совершенно голой под наглыми мужскими и ревнивыми женскими глазами. Кавказец с ногами волосатыми, будто у самого черта, и лысым черепом, откровенно причмокнул, щелкнув в воздухе пальцами:

— Ай, красывый девушка. Хочешь, шубу тебе куплю? Прямо сэйчас пойдем…

— Лето. Какая шуба? — Танюшке было все-таки лестно, что мужчины откровенно облизывались, глядя на нее, как на дорогой коньяк. Осторожно ступая по раскаленной гальке, она приблизилась к воде, и море лизнуло кончики ее пальцев большой ласковой собакой.

Ее тут же затянула в свою пучину огромная лень, разлитая в самом воздухе. В первый день она еще думала, что нужно будет непременно сходить в горы, покататься на лошадях — на набережной турагенты за руки тянули к себе отдыхающих, однако к вечеру уже сделалось все равно и вот именно что лень нагружать себя чем-то еще, кроме купания и лежания на пляже. А вокруг продавали все, что только можно продать — безвкусные поделки из глины и ракушек, сиреневую помаду, вылепленную из мыла или еще неизвестно чего, пластмассовые шлепанцы и прочий аляповатый самопал, шашлыки из устриц и домашнее вино. Все это отдавало суррогатом, цыганщиной, явным обманом, причем никто уже и не стеснялся обманывать, главное — всучить товар наивным простакам с Севера, которые легко велись на яркие штучки, изможденные жарой. Таксисты заламывали цены, вечером меньше чем за два счетчика ехать отказывались, хамили, грубили, причем щедро, не скупясь, поэтому вечерами лучше было сидеть в своем пансионате. Вдобавок там кормили три раз в день, в обед даже настоящие сосиски давали с картофельным пюре и зеленым горошком, а в городе стояли длиннющие очереди в пельменную и чебуречную. И хотя Майка непрестанно ныла по малейшему поводу и не хотела доедать сосиски, Танюшка отдыхала — и от очередей, и от стояния у плиты.

Она понимала, что Ветровы в любой ситуации оказываются в числе тех, для кого и придуманы закрытые пляжи, спецобслуживание с сосисками и зеленым горошком, пансионаты, в которых наряду с научной элитой отдыхали директора рынков и магазинов. А за пределами пансионатного рая, где люди, вырванные из привычной среды обитания, предавались всевозможным удовольствиям отпускного периода, курортные караси глотали без разбору мало-мальски яркую рыбешку, полагая, что женщины едут на юг с единственной целью. Лысые, беззубые, пузатые, с бородавками на носу — все они считали, что уж им-то никак нельзя отказать. Танюшка была потрясена, когда на набережной у фонтана к ней подрулил какой-то коротышка с золотыми зубами и, поманив толстым пальцем, предложил пойти с ним прямо сейчас за пятьдесят рублей. Она бежала с набережной без оглядки, как будто он гнался за ней, и потом целый вечер возвращалась к той же мысли: да как вообще кто-то посмел подумать о ней, как о дешевке с вокзала. Нет, что вот так просто можно взять и купить ее косы, нежную кожу, угольные глаза, которые, как некогда, в пору жениховства, говорил Сергей, прожигали сердце насквозь? И что же, все это стоило пятьдесят рублей? Когда она сквозь слезы пожаловалась Сергею — ей просто надо было излить кому-то свое смятение, — он только расхохотался:

— Пятьдесят рублей? Продешевил. Я бы сразу предложил стольник.

Тогда она разрыдалась, а Сергей сказал, что она все-таки глупая, потому что вокруг сотни баб, которым никто и пяти рублей не предложит.

— Почему он именно ко мне подошел? — Танюшка вовсе не слушала, что говорил Сергей.

— Потому что ты красивая, дура. Ну и одна стояла у фонтана, будто ловила на живца. Какого рожна ты там стояла?

— Ногу натерла. Хотела присесть, босоножки снять.

— В следующий раз думать будешь, что и где снимать. Там у фонтана одни проститутки стоят.

Танюшка сглотнула слюну — и оттого, что слово «проститутки» казалось ей выдернутым из иной реальности, которая к ней не имела никакого отношения, и еще оттого, что ее в самом деле так дешево оценили. Пятьдесят рублей! Что такое, в самом деле, пятьдесят рублей? Повышенная стипендия, только и всего, такую у них на курсе получала очкастая отличница Соня Крейслер, у которой Танюшка всегда списывала. Крейслер, кстати, распределили в поселок Кестеньга Лоухского района, и красный диплом не помог. А она, троечница Татьяна Ветрова, отдыхает на море в элитном пансионате в компании людей, к которым так просто еще и не подкатишь, у них у всех личные визитки, как у английских лордов. Теперь, проходя мимо фонтана, Танюшка всякий раз со страхом и интересом смотрела на женщин, которые сидели у фонтана, ели мороженое у фонтана, пили минералку у фонтана, считали мелочь у этого самого фонтана, и пыталась отгадать, ловят ли они клиентов или просто так ждут кого-то в счастливом неведении возле того пучеглазого осетра, изо рта которого струя била в самое небо.

…Этот немного странный парень появился в пансионате за неделю до их отъезда. Танюшка заметила его однажды в парке после обеда. Высокий, нескладный, рыжеватый, с длинными руками, парень отличался от прочих отдыхающих снежно-белой кожей, от одного взгляда на которую становилось зябко. Потом, он был подчеркнуто хорошо одет, то есть вещи сидели на нем так, как будто он в них родился. Пестрая оранжево-зеленая рубашка с пуговками разного калибра, песочного цвета брюки с низкой посадкой, легкие желтые сандалии… Он как будто выскочил из фильма «Дерзкие и красивые», который как раз крутили в курзале. Стоило ей только подумать: «Сижу тут себе», как он подошел к ней так, как будто они уже знали друг друга когда-то давно и вот теперь снова встретились. Остановившись прямо напротив ее скамейки, он продекламировал без вступления: