Зульфю Ливанели - Счастье

Когда она пошла в начальную школу, тетя учила ее читать по слогам, сливая буквы, показывая табличку, на которой было написано «Иншаллах»:

– Смотри, это И, это Н, это Ш…

Мерьем знала все буквы.

– Давай-ка соединим их и посмотрим, что получится.

А когда Мерьем, запутавшись, прочитала что-то непонятное, обе покатились со смеху.

Однако несмотря на всю заботу и внимание, проявляемое к оставленной на ее попечение дочери своей сестры-близнеца, в отношении тети к Мерьем постоянно сквозила холодность, порой доходящая до ненависти. Тетя исполняла свои обязанности безупречно, но, когда ребенок хотел прижаться к ней или заснуть, положив ей голову на колени, она всегда находила какой-нибудь предлог, чтобы отстраниться.

А сейчас тетя замкнулась от племянницы, не открывает. Сев под дверью, Мерьем еще немного поплакала, поумоляла, а потом, сообразив, что никто не собирается открывать, что домашние не желают ее видеть, смирилась. А ведь ее выгоняют из дома, где она родилась, где провела всю свою жизнь! Выгоняют, даже не взглянув на нее, не прочитав вслед ей напутственную молитву.

День был в разгаре, поэтому и отца дома не было.

Сказав сама себе: «Иди!», она спустилась вслед за Дёне. Поплотней укуталась в платок.

У порога она увидела Джемаля. Он курил и ждал. Брат выглядел чужим. Вытянулся, повзрослел, изменился. Поверить было нельзя, что они вместе детьми гоняли по улице ободья от колес.

– Брат Джемаль, – позвала она тихонько.

Джемаль не ответил.

Они направились в село. Мерьем шла сзади.

Приближалась весна, снег начал таять, и под ногами чавкала грязь. При каждом шаге легкие резиновые башмаки Мерьем соскальзывали с ног и застревали в грязи. В зеленые, словно воды реки, глаза Мерьем, много дней проведшей в темноте, слепило яркое солнце, и было непонятно, то ли они от этого солнца болят, то ли начинают оживать.

Первым, кто их заметил, когда они пересекали село, был адвокат Мукаддер. Он сидел перед конторой, играя с друзьями в нарды и наслаждаясь робкими лучами весеннего солнца. Увидев высокорослого Джемаля и идущую в трех шагах позади него Мерьем, он кивнул сидевшим рядом приятелям. Все поднялись и направились к Джемалю.

Они спросили:

– Что, герой, не в Стамбул ли направляешься?

– Да, – процедил Джемаль сквозь зубы.

– Хорошо, хорошо, – засмеялись они.

А потом, повернувшись к Мерьем, добавили:

– Боже, дочка, тебе на голову села птица счастья! Не каждому смертному выпадает судьба отправиться в огромный град, зовущийся Стамбулом!

Они снова засмеялись, и в их смехе было что-то похотливое, мерзкое.

Мерьем втянула шею в плечи, словно хотела спрятаться внутрь себя, и прошла мимо, поплотнее натянув на руки плащ. Но уже и на рынке все побросали свои дела и бросились к ним. Пузатые, усатые мужчины собрались вокруг них. Они похлопывали по спине Джемаля. И говорили Мерьем: «Счастливая ты девушка». А один сказал: «Такие девушки, как ты, назад не возвращаются. Попадешь в Стамбул, забудешь про эти места. Может, тебе лучше не ходить?»

Эти разговоры очень напугали Мерьем. Она чувствовала себя маленькой, жалкой, беззащитной и чужой; язвительные насмешки жгли ее сердце. Впервые за ее короткую жизнь вся деревня интересовалась ею. Мерьем чувствовала невыносимый стыд оттого, что все эти пожилые люди глазели на нее, обсуждали ее. Даже деревенские собаки лаяли, словно выкрикивая: «Мерьем!», и кошки мяукали, произнося ее имя, и птицы в небе звали: «Мерьем, Мерьем!»

Они прошли мимо лавки, в которой торговали тканями, мимо вкусно пахнущей пекарни, полицейского участка, мечети.

Когда они подходили к школе, навстречу бросился сельский дурачок Джафер. Он бежал со всех ног. Рот его скосился набок, в глазах плескалась странная задумчивость. Толпа, собравшаяся вокруг, еще больше развеселилась. Джафер подошел к Мерьем, остановился и долго-долго смотрел ей в лицо. А потом начал плакать. Кто-то из деревенских мужиков бросил в Джафера камень. Все кричали: «Пошел отсюда, чокнутый Джафер! Если хочешь, давай тебя тоже отправим в Стамбул!» Джаферу было больно, и он убежал, скуля, словно побитая собака.

Потом Мерьем увидела тетушку Мюведдет с ее дочерью Нерминой и тремя другими женщинами. Она подбежала к ним, поцеловала руку тети Мюведдет и сообщила: «Я еду в Стамбул! Благословите меня». Тетя Мюведдет постояла неподвижно с минуту, потом, обняв, поцеловала ее и сказала: «Знаю, дочка. Кто же не знает-то, что ты едешь в Стамбул?! Будь счастлива. Пусть Бог помогает тебе». Мерьем хотела обнять и свою одноклассницу Нермину. Нермина посмотрела на мать, словно спрашивая у нее разрешения. Должно быть, та подала ей какой-то знак, потому что Нермина поцеловала Мерьем в обе щеки и прошептала: «До свидания». Другие женщины тоже попрощались с Мерьем. Они говорили таким голосом, каким обычно обманывают ребенка, что поездка в Стамбул – это очень радостное дело: «Это же Стамбул! Было бы плохо, хоть одна из тех девушек, что уехала, вернулась бы сюда, обратно. Судя по тому, что никто не возвращается, это очень хорошее место!» Они улыбались. Мужики, глядя на все это, покатывались со смеху.

Мерьем с самого начала смотрела, пытаясь отыскать отца в толпе собравшихся, чтобы поцеловать ему руки, попрощаться и получить его благословение, однако его в толпе не было видно. Спросить же ей не хватало смелости.

Издали сумасшедший Джафер подавал ей странные знаки и вдруг начал кричать: «Не езди, не езди!» Его прогнали, еще раз запустили вслед камнем, и за ним по пятам кинулись собаки…

После того, как целые дни Мерьем проводила в одиночестве, ее пугало внимание стольких людей. Прежде, чем покинуть деревню навсегда, она хотела увидеть одного близкого человека. Человека, которому она могла доверять, с которым желала искренне попрощаться.

Она сказала Джемалю: «Я хочу увидеть биби. Она обидится, если я не повидаюсь с ней».

Джемаль не сказал ни да, ни нет, однако направился к дому Гюлизар.

Толпа двинулась вслед за ними. На стук в ворота никто не отзывался. Мерьем очень огорчилась, подумав: «Неужели моя биби не откроет ворота, неужели она не хочет видеть меня?!» Но когда они постучали в третий раз, биби открыла. Ее лицо опухло так, словно она долго плакала, Мерьем увидела, что у нее под глазами легли темные круги. Пожилая женщина посмотрела на собравшуюся перед воротами веселящуюся толпу и прижала Мерьем к груди.

– Я ухожу, биби, – прошептала Мерьем.

– Да, детка. Я знаю.

Голос биби дрожал.

– Может, ты тоже потом приедешь?

– Приеду, детка, приеду, милая.

Тут произошло что-то странное: биби, не сумев себя сдержать, начала рыдать в голос. Она обняла Мерьем так крепко, что казалось – косточки ее вот-вот затрещат.