Зульфю Ливанели - Счастье

«Грекам в большой степени свойственно такое органичное единение с морем», – подумал Профессор. Что там ни говори, а все же они – мореходы. Он верил в правильность сложившегося мнения о том, что, несмотря на полуторатысячелетнее проживание на Анатолийском полуострове, турки продолжают оставаться степняками и никогда не станут мореходами. Когда Ксенофонт, выступая на стороне персидской армии, шел вдоль берегов Черного моря, то, чтобы поднять моральный дух своих солдат, радостно кричал: «Thalassa, thalassa!» – «Море, море!» «Мы вернулись в свою стихию, слились с морем. Теперь мы сможем найти выход! Море защитит нас», – верили они. И Профессор думал точно так же. Есть лунные дорожки, соль, рыба, ветер, солнце и Гомерово море винного цвета! Кто-то видел море в другом состоянии, они не могли понять, что значит «море винного цвета», однако Профессор помнил: по вечерам Эгейское море действительно приобретало винный оттенок.

Яхта – словно ладья из мифов, которая приведет Профессора к спасению! Легендарный корабль, в паруса которого дул Посейдон, наполняя его ветрами Киклад [15] Кикла ́ ды – архипелаг в южной части Эгейского моря. , а конечной целью корабля было спасение души мореплавателя…

Наступил вечер. По выражению эгейских рыбаков, ветер стих, море успокоилось. Воды окрасились в темно-вишневый цвет, и с каждой минутой темнота сгущалась.

Профессор испытывал невероятное блаженство от простора и красоты, окружающих его. Ночь застала его на приличном расстоянии от острова, но он не придал этому особого значения. Он решил заночевать в открытом море и бросил якорь. Аппараты пульта управления Beneteau показали глубину 18 метров. Профессор убрал паруса и отдался волнующим ощущениям первой ночи своей исправленной новой жизни. Когда полностью стемнело, он вскрыл мешок фирмы Sunquest, в который была уложена еда. В пакете, кроме консервов, он нашел сыр, хлеб, помидоры и бутылку белого напитка. Он приготовил ужин. На корме корабля стоял сервированный стол, это было невероятно, но там даже бокалы красовались! Это было приятно, хотя, если бы их не было, Профессор не огорчился бы, просто не заметил бы этого. Может, ему приятнее было бы пить прямо из горла. Так же, как в те времена, когда они с Хидаетом пили по очереди, запрокидывая голову, дешевое мармарское вино, после которого наутро болела голова…

Он теперь был свободным человеком, не связанным никакими правилами, отказавшимся от всех условностей, оставшимся наедине с собой, выбравшим путь метанойи. Он испытывал чувство внутренней гордости от собственного успеха. Каждый волен делать то, что ему заблагорассудится, и вот – он освободил себя, и теперь он свободен как чайка, что сейчас пикирует сверху, пытаясь что-нибудь схватить со стола. Он один посреди Эгейского моря и поднимает бокал за свое будущее, полное неожиданных приключений. Он создал новую книгу. Глядя на бокал в своей руке, он произнес: «Эй, мои стихи из бутылки!» Привет тебе, Бодлер! Наконец-то и его судьба изменилась. Он не умрет на креслах Лине Розет или на кровати Дунлопило, и его не повезут по знакомым улицам на «скорой». Счет в банке, уровень холестерина в крови, работа в штате, налоги, количество калорий – он сумел спастись от жизни, полной этих и десятков подобных счетов, превращающих человека в компьютер. Он был настолько доволен сделанным, что готов был расцеловать самого себя.

Профессор всю жизнь был послушным, благоразумным человеком, который привык все планировать, а вот сейчас буря кипящей боли вырвалась наружу.

– Я еду в Стамбул! Попытаюсь сдать экзамен, чтобы поступить на бюджетное место и получить общежитие.

Так он когда-то сказал Хидаету. Они пили пиво на причале. И друг спросил его: что он станет делать после того, как со столькими ухищрениями закончит бесплатное обучение в лицее.

– Само собой, пойду в университет.

– А потом?

– Работа, жизнь, жена, деньги!

На что Хидает ответил ударом под дых:

– Ты пытаешься быть точно таким, как твой отец.

Да, это был удар, потому что меньше всего в своей жизни Ирфан хотел походить на этого съежившегося, со впалыми щеками и насквозь прокуренными легкими, затурканного человека в коричневой униформе.

– Нет, – воскликнул он. – Совсем наоборот! Я хочу учиться для того, чтобы заработать деньги, славу и силу.

– Как знаешь, капитан.

Это прозвучало как финальный аккорд, который обрубал все концы и разводил их дороги в разные стороны.

– Я уезжаю отсюда. Не знаю, что принесет мне жизнь, просто хочу уйти в море.

За деньги, накопленные за время работы на судостроительной верфи, Хидаету повезло найти и купить хорошее семиметровое судно. Это была красивая и устойчивая яхта.

Поднимая бокал за Хидаета, Эгейское море и собственную решительность, Профессор сказал:

– Вот и я пошел по твоему пути, Хидает! Пусть даже и опоздав на тридцать лет…

Тьма уже основательно окутала яхту. Ночь была безлунной, безветренной, на небе высыпало несчетное количество звезд.

Он слегка вздрагивал от приходящих на ум мыслей об Айсель, шурине, университете, но тут же гнал их прочь. Ему было нужно почувствовать себя совершенно другим человеком. Он пока еще не был готов ко встрече со своим прошлым; сначала надо было окончательно обновиться.

Надвигалась ночь, Профессор опустошил бутылку со спиртным и от счастья уже готов был затянуть какую-то бессмысленную песню, как вдруг на него нахлынула волна беспричинного страха. Его начала бить дрожь. Снова в его сердце постучался этот ледяной ветер. Из-за того, что подул он совершенно неожиданно, эффект получился очень мощным. Это был ужасный удар.

Держась за мачту, он заплакал, ничего не понимая. Яхта вдруг стала чужой, он словно видел ее в первый раз, и она казалась ему гробом. Море было темным, яхта тоже, и вокруг была тьма. Над всем царила тьма – воплощение смерти. Что он мог сделать сейчас, в этой ловушке смерти посреди моря? И некому подать весть, и никто не спасет его от этой кромешной тьмы…

– Ирфан, приди в себя! – закричал он.

Растворившийся в темноте голос только еще больше напугал его. Свет керосиновых ламп подчеркивал безграничную тьму, и он загасил их. Схватив сумку с лекарствами, он нашел несколько первых попавшихся под руку таблеток и так быстро проглотил их, что едва не захлебнулся водой, когда запивал.

– Ты захотел! – кричал он сам себе. – И шаг за шагом осуществляешь свое решение. Какова же причина для паники?!

– Не знаю, – сам себе отвечал он.

– И я тоже не знаю.

Некоторое время он говорил сам с собой и заметил, что ему становится лучше; страх перед темнотой стал утихать.

Тогда он продолжил эту игру и раздвоился, почти как Голядкин [16] Герой повести Ф. М. Достоевского «Двойник». , и эти два человека начали мысленно спорить друг с другом.