Ван Мэн - Современная китайская проза

— Не хочешь надевать фату и фотографироваться, так бы и сказала. Это вовсе не обязательно, но зачем издеваться над человеком?..

— Я замуж за тебя не хочу! — резко оборвала его Циньцинь и вздохнула: — И никогда не хотела!

— Чего ты раскапризничалась? Шутить вздумала? — мрачно спросил Фу Юньсян. — Наконец-то высказалась! Не иначе как у тебя нервное расстройство!

— Пусти меня! Оставь! — Циньцинь заплакала, закрыв лицо руками. — Я не хочу тебя видеть, лучше умру, чем выйду за тебя!..

Фу Юньсян обомлел, даже рот разинул, а потом закричал:

— Бесстыжая, Паучиха! Знаю я тебя! С каждым крутишь, чтобы в паутине своей запутать.

Паутина? Почему паутина? Впрочем, не только паук вьет паутину, человек тоже. Только паук вьет ее, чтобы раздобыть себе пропитание, а человек — чтобы устроить гнездышко. А Циньцинь родом из тайги и вьет паутину для кокона, чтобы скрыл ее сердце, пока из него не вылетит прекрасная бабочка. Но Фу Юньсяну этого никогда не понять, никогда!

— Паутина? — насмехалась над ним она. — Да, мне нужна паутина, много паутины, я свяжу из нее шестнадцать одеял, себе в приданое!

— Психопатка!

Подошел трамвай. Человек под фонарем продолжал неподвижно стоять.

— Поехали? — Он легонько подтолкнул ее.

— А еще я свяжу из паутины тридцать наволочек!

— Поехали! Не поедешь, так я…

Циньцинь ошеломленно на него посмотрела. Что он?.. Под трамвай бросится? Если бы у него хватило на это храбрости, она из жалости, возможно, изменила бы свое решение. «Нет, он ни за что этого не сделает. А то и я вслед за ним бросилась бы…»

— Не поедешь, так я уши себе отморожу! — крикнул он в отчаянии.

— Поезжай один! — твердо произнесла Циньцинь. В ее душе оборвалась последняя ниточка привязанности к нему.

— Ну, дождешься! — Стуча зубами, он влез в трамвай, и дверь за ним с шумом захлопнулась. Окна вагона заиндевели, из-под колес взметнулись облака снежной пыли.

«Кончено», — подумала Циньцинь, прислонившись к вязу. Слезинки замерзли у нее на щеках, и крохотные сосульки скатились за воротник под шарф. Девушка дрожала от холода. Чтобы не упасть от усталости, она обхватила руками дерево и тихонько заплакала.

Все кончилось, так и не начавшись. Он сказал: «Дождешься» — и, разъяренный, уехал. Заварится каша: родители будут ругать, родственники, знакомые расспрашивать, подруги любопытствовать, соседи коситься, за ее спиной будут шептаться, пойдут слухи и пересуды… На заводе — сенсация. История начнет обрастать вымышленными подробностями. Обрушится гора, прорвутся шлюзы — ее раздавит, захлестнет, сил отбиваться нет. Оправдываться ей нечем. У нее совсем не такой отец, какой изображен на картине Журавлева, а у Фу Юньсяна нет ничего общего с женихом-кротом из сказки о Дюймовочке. Никто ее не принуждал, никто не обманывал, она все делала сама, добровольно — но вопреки собственному желанию! Теперь ее ославят. В этой трагедии ей отведена роль злодейки. Ее ждет позор… Все кончилось, так и не начавшись. Уважение, добрая слава… Всему конец! Всему! Как бы отец не выгнал ее из дома…

Но какое же преступление она совершила? Неужели никто не может ее понять? Она принялась в исступлении колотить кулаками по вязу, но не в силах была пробудить его от зимнего сна. А может быть, вяз мертв? В нем не было никаких признаков жизни. Вот выход: смерть! — мелькнуло в голове. Разве не читала она про влюбленных, лишивших себя жизни? Но ведь она еще не нашла свою любовь. А если бы и нашла…

— Можно мне проводить вас домой? — неожиданно раздался приглушенный голос, словно долетевший до нее из ствола вяза.

Она испуганно обернулась — уж не приснилось ли ей? Перед ней стоял Цзэн Чу.

— Простите, я слышал весь разговор. — Он переминался с ноги на ногу. — Я вышел с катка и увидел вас. Испугался, как бы он вас не ударил… Вот…

Он широко улыбался, показывая белоснежные зубы.

— Вы не обиделись? Такой уж я человек. Вечно вмешиваюсь в чужие дела. Холодно. Вы можете простудиться. Это нам, закаленным, мороз нипочем.

Циньцинь давно заметила человека, стоявшего у фонаря, только не знала, кто он.

— Вы все слышали? — Она равнодушно посмотрела на него.

— Нет, не все, издали плохо слышно. Я только понял, что вам плохо.

Она ничего не ответила.

— Вы думаете о смерти? — Он простодушно засмеялся, без малейших признаков мировой скорби, которую любили напускать на себя иные молодые люди. Постукивая по дереву, он заговорил бодрым голосом: — Возьмите, к примеру, дерево. Ничто не может помешать ему вырасти: ни метели, ни ураганы, ни молния, ни гром, ни гусеницы. А вырастет, люди его непременно срубят, сделают столы и табуретки или сожгут. Такова судьба дерева, в ней оно себя исчерпывает, реализует свою ценность. Так же и человек. Он рожден для страданий и радостей: только надо, чтобы и радости его, и страдания имели смысл, какое-то значение… Хотите, я провожу вас домой?

Дерево? Погруженный в зимнюю спячку вяз для него послужил примером философии жизни: комментарий к смерти, иллюстрация существования. Как его осенило такое удачное сравнение? Что я, нарочно остановилась здесь? Кто ты? Белая береза или красноствольный кедр? Или искалеченное ударом грома дерево на вершине сопки? На вид ты прост и обычен, но суть дерева ты понял. Да, ты сам, наверное, редкостный фрукт, как тот желтый ананас, который существует, но который никто не опознает…

— Хотите, я провожу вас домой? — повторил он, глядя в сторону, словно принимая важное, решение.

Провожать меня?

Боится, как бы не побили. А может, думает, что она в обморок упадет. Нет уж, спасибо. Нечего ее жалеть. Ей не жалость нужна, а уважение, понимание, любовь. Помочь хочет. Можно подумать, будто он сильная личность. Ну, расскажет она ему про свои беды, а он кому про свои расскажет? Слесарь, а какой самонадеянный. Уж не думает ли он, что она может в него влюбиться? Красивые слова, приятный голос — нет, этим ее не удивишь. Ей нужны поступки, дела.

— Вы хотите?.. — нерешительно спросил он, запахивая куртку.

— Нет! Нет! — отказалась она.

Он молча повернулся и ушел, неслышно ступая в своих черных залатанных матерчатых туфлях на резиновой подошве.

Так бежит олененок по снежной равнине, легконогий, стремительный, естественный, бесшумный. На снегу он оставляет свой след, но никто не знает, куда он приведет.

Ей хотелось крикнуть: «Цзэн Чу!» Она рвалась к нему всей душой и неподвижно стояла с закрытыми глазами, а когда открыла их — его уже не было. Над снежными крышами поплыл, сгущаясь, ночной зимний туман. На западной стороне небосвода засветилась розовая заря.

Она с трудом поборола в себе желание броситься вдогонку, бежать сломя голову туда, за угол сказочной покосившейся сараюшки, где скрылась его плотная, коренастая фигура…