Нгуги Тхионго - Кровавые лепестки

Дорога…

Пришли за ним в воскресенье. Он только что возвратился домой после ночного бдения на горе. Прилег отдохнуть, раскрыл Библию на книге Откровения. В дверь постучали. Вошли двое полицейских — один высокий, другой коротышка.

— Господин Мунира? — спросил коротышка. Над его левой бровью красовался звездообразный шрам.

— Да.

— Вы преподаете в начальной школе Нью-Илморога?

— У вас есть какие-то сомнения на этот счет?

— Нет, конечно, нет. Но ведь нужно все проверить. Убийство есть убийство.

— Что вы имеете в виду?

— Вам надлежит явиться в полицию.

— По поводу?

— Убийства, чего же еще? Убийства в Нью-Илмороге.

Высокий, до сих пор молчавший, поспешно добавил:

— Ничего особенного, господин Мунира. Просто снимут свидетельские показания.

— Можете не объяснять. Я понимаю — вы только выполняете свой долг. Разрешите мне одеться.

Они переглянулись, удивленные его спокойствием. Вскоре он вернулся с Библией в руках.

— Вы никогда не расстаетесь с Библией, господин Мунира, — с удивлением сказал коротышка: эта книга вызывала в нем почтительный страх.

— В эти дни, что еще отделяют нас от второго пришествия, мы каждую минуту должны быть готовы сеять семена веры. А здесь, — Мунира показал на Библию, — предсказано все: раздоры, убийства, войны, кровь.

— Вы давно в Илмороге? — спросил высокий, чтобы прекратить разговор о конце света и втором пришествии. Он исправно ходил в церковь, и слова Муниры его рассердили.

— Что, допрос уже начался?

— Нет-нет. Это не для протокола, господин Мунира. Просто любопытство. Мы ничего против вас не имеем.

— Двенадцать лет, — ответил он.

— Двенадцать лет! — изумились полицейские.

— Двенадцать лет в этой пустыне.

— Значит, вы приехали, когда Нового Илморога еще не было…

Абдулла сидел на стуле у входа в свое жилище в той части Илморога, которая называлась Новый Иерусалим. Его левая рука была забинтована. В больнице его продержали недолго. Намучившись ночью, он испытывал сейчас странное спокойствие. Правда, он и здесь, дома, старался понять, что же все-таки произошло, но тщетно. Может быть, поймет в дальнейшем, но сумеет ли он когда-нибудь объяснить, как осуществилось то, что было всего лишь желанием, намерением? И действительно ли он этого хотел? Он поднял голову: перед ним стоял полицейский.

— Абдулла?

— Он самый.

— Вам надлежит явиться в полицию.

— Сейчас?

— Да.

— Надолго?

— Не знаю. Вы должны дать показания, ответить на кое-какие вопросы.

— Ладно. Только отнесу домой стул. — Однако в участке его заперли в камеру. Абдулла стал возмущаться. Полицейский ударил его по лицу. — Когда-нибудь наступит день… — пытался сказать Абдулла, ощущая внезапный прилив старого гнева и новой горечи.

В больницу, куда поместили Ванджу, пришел полицейский инспектор.

— Боюсь, вам нельзя ее видеть сейчас, — сказал врач. — Она не в состоянии отвечать на вопросы. Она еще в беспамятстве и все время кричит: «Пожар… пожар… сестра матери моей… тетушка моя дорогая… погасите огонь, погасите!..» Ну и прочее — в таком же роде.

— Записывайте ее слова. Это может дать нам ключ, если только…

— Я не назвал бы ее состояние критическим. У нее сильный шок и бред. Дней через десять…

Карега заснул быстро. Он поздно вернулся с заседания профсоюзного комитета пивоваренного завода «Илморогская Тенгета». В дверь постучали, он вскочил с постели. У двери стоял наряд вооруженной полиции. Офицер в форме цвета хаки вышел вперед.

— В чем дело?

— Вам надлежит явиться в полицию.

— Зачем?

— Для снятия свидетельских показаний.

— Нельзя ли подождать до завтра?

— Боюсь, что нет.

— Дайте мне переодеться.

Он вернулся в комнату и оделся. Прикинул, как дать знать остальным. Он слышал шестичасовой выпуск последних известий и знал, что забастовку запретили. Все же он надеялся, что, несмотря на его арест, забастовка будет продолжаться.

Его втолкнули в «лендровер» и увезли.

Акиньи, собираясь к заутрене в илморогскую церковь, случайно бросила в эту минуту взгляд на дом Кареги. Она делала это всегда чисто автоматически и не раз уже обещала себе отказаться от этой привычки. Она заметила отъезжающий «лендровер», подбежала к дому — раньше она никогда там не бывала — и увидела на двери висячий замок.

Через несколько часов новость стала известна всем. Разгневанные рабочие собрались у полицейского участка и потребовали освободить Карегу. Начальник полиции обратился к ним с умиротворяющей речью, что бывало весьма редко.

— Я прошу вас мирно разойтись. Карега задержан, чтобы дать кое-какие показания. Это никак не связано с вашим вчерашним решением о забастовке. Речь идет об убийстве, совершенном в Илмороге.

— Это вы убиваете рабочих! — выкрикнул кто-то.

— Вы убиваете наше рабочее дело!..

— Да здравствует борьба рабочих!..

— Разойдитесь, пожалуйста, разойдитесь! — отчаянно взывал к толпе полицейский.

— Это вы убирайтесь, вы и тираны из иностранных фирм вместе с их местными подпевалами!..

— Долой господство иностранцев, опирающихся на черных компрадоров!.. Долой эксплуататоров!

Настроение разгневанной толпы становилось угрожающим. Начальник полиции вызвал своих помощников. Они позвали на помощь других — вооруженных винтовками — и оттеснили толпу к центру Илморога. Несколько рабочих получили серьезные ранения и были доставлены в больницу.

Рабочие начинали осознавать свою силу. Такого открытого неповиновения властям никогда раньше в Илмороге не наблюдалось.

Одна из газет — «Дейли маутпис» — подготовила специальный выпуск с аршинным заголовком: «МЗИГО, ЧУИ И КИМЕРИЯ УБИТЫ».