Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

Если слушать внимательно, то кажется, будто все путешествия с Веществом под ручку у спикеров кончались на одном и том же обрыве. Теперь тебе как потребителю Вещества Конец. Ты перед пропастью. Теперь у тебя два варианта. Или стереть себе напрочь карту – лучше всего бритвой, или есть еще таблетки, или всегда можно тихо задохнуться в выхлопах твоей неоплаченной машины в заложенном гараже бессемейного дома. Не по-взрывному, а так, всхлипом [105] Отсылка к стихотворению Т. С. Элиота «Полые люди» (The Hollow Men). У него же Дэвид Фостер Уоллес перенял активное использование сносок. . Лучше чисто, тихо и (раз вся твоя жизнь была долгим тщетным бегством от боли) безболезненно. Хотя некоторые из алкоголиков и наркоманов, составляющих 70 % суицидников каждый год, стараются уйти по-балаклавски [106] Отсылка к героической и катастрофической атаке легкой бригады 1854 года во время Крымской войны, вошедшей в культуру в качестве идиомы благодаря стихотворению Альфреда Теннисона. роскошно и красиво: одна из старейших членов Группы «Белый флаг» – прогнатическая дама по имени Луиза Б., которая в 81-м году до э. с. хотела стереть себе карту в прыжке со старого Хэнкок-билдинг в центре, но всего через шесть этажей после прыжка ее подхватил порыв термического восходящего ветра и кувырнул назад, в затемненное окно офиса арбитражной фирмы на тридцать четвертом этаже, где она и приземлилась на лакированный конференц-стол, отделавшись только порезами, открытым переломом ключицы и опытом намеренного самоуничтожения, прерванного вмешательством извне, отчего стала оголтелой христианкой – просто-таки до пены у рта, – так что ее сравнительно игнорируют и избегают, хотя ее история – в целом обычная, но более зрелищная – вошла в мифологию бостонских АА. Но, в общем, когда оказываешься на этом обрыве в Конце своего пути с Веществом, можно либо взять люгер или бритву и стереть собственную карту – хоть в шестьдесят, хоть в двадцать семь, хоть в семнадцать, – либо можно открыть самое начало «Желтых страниц» или Файла Психослужб Интернета и лепетать в 02:00 в трубку, и признаться доброму дедушкиному голосу, что у тебя проблемы, смертельно серьезные проблемы, и голос постарается тебя утешить и уговорить продержаться еще пару часов, пока на пороге перед рассветом не появятся с улыбкой двое приятно-искренних, до странного спокойных мужчин в консервативных костюмах, будут тихо беседовать с тобой несколько часов и уйдут, и ты не вспомнишь ничего, что они говорили, кроме ощущения, что они жутко напоминали тебя, были когда-то на твоем месте – в говне по уши, но теперь почему-то больше нет, не в говне, по крайней мере, не похоже, если только все это не какая-то невероятно запутанная афера, все это их АА, и ну, в общем, ты сидишь на остатках мебели в лавандовом рассвете и осознаешь, что теперь у тебя буквально не осталось иного выбора, кроме как попробовать эту тему с АА или стереть свою карту, так что весь оставшийся день в последнем безрадостном горьком прощальном запое ты добиваешь все Вещество, какое находишь дома, и на следующий день решаешь рискнуть, смирить гордость и, может быть, еще здравый смысл, и попробовать эти самые собрания этой самой «Программы», которая в лучшем случае – какой-нибудь наивный унитарно-церковный бред, а в худшем – прикрытие для коварного и мозгопромывающего культа, где будешь трезвым только потому, что 24 часа в сутки продаешь целлофановые букетики искусственных цветов на разделительных полосах загруженных шоссе. Но что характеризует этот обрывистый нексус ровно двух вариантов, эту жалкую развилку, которую бостонские АА называют Дном, – в этот момент ты думаешь, может, продавать цветы на разделительных полосах – не так уж и плохо, по сравнению с тем, что в это время творится в твоей жизни. И именно это в первую очередь и объединяет бостонских АА: оказывается, именно это самое усталое, жалкое отчаяние «хоть-промывайте-мозги, – хоть-эксплуатируйте, – чтоугодно» стало обрывом практически для всех АА, которых ты повстречаешь, – это выясняется, как только по-настоящему набираешься смелости прекратить шнырять по углам собраний и подходишь к людям с протянутой влажной рукой и пробуешь по-настоящему познакомиться лично с бостонскими АА. Как говаривает один суровый старик или старушка, которых ты всегда особенно боялся, но к которым тянулся, никто не Приходит потому, что у него жизнь удалась, все замечательно и просто хочется закрыть дырки в социальном распорядке вечера. Все – нет, все Приходят с мертвым взглядом, рвотно-белым лицом, поджав хвост и с припрятанным дома зачитанным до дыр каталогом оружия и боеприпасов (для своей карты), на случай, если эта последняя отчаянная соломинка с обнимашками и клише обернется просто наивным бредом. Ты не один такой, скажут они: эта изначальная безнадега знакома каждой живой душе в просторном холодном помещении салат-бара. Они как выжившие с «Гинденбурга». И если продержаться подольше, то по ощущениям каждое собрание – как воссоединение.

А затем трясущихся новичков, достаточно отчаянных и жалких, чтобы Держаться, приходить и заглянуть под малообещающую бессодержательную поверхность, как обнаружил Дон Гейтли, затем объединяет второй общий опыт. Шокирующее открытие, что все это, похоже, реально помогает. Удерживает от употребления Вещества. Это неправдоподобно и шокирует. Когда на Гейтли наконец после четырех месяцев пребывания в Эннет-Хаусе неожиданно снизошло, что вот уже несколько дней как он не тешил себя обычной идеей выскользнуть в блок № 7 и как-нибудь неуремически кайфануть, чтобы ни один суд не доказал, и вот уже несколько дней как он даже не думал об оральных наркотиках, или туго скрученном дюбуа, или ледяном пенном пивасике в жаркий денек… когда он осознал, что различные Вещества, без поглощения которых он и дня прожить не мог, даже не вспоминались почти неделю, Гейтли испытал не столько благодарность или радость, сколько чистый шок. Сама мысль, что АА реально каким-то образом помогают, застала его врасплох. Он подозревал какую-то подставу. Какую-то новую подставу. На этом этапе он и прочие жильцы Эннета, которые еще держались и на которых начало снисходить, что АА помогают, стали вместе засиживаться допоздна и совместно сходить с ума от мозгового штурма, ведь оказалось попросту невозможным понять, как же так АА помогли. Да, видимо, это все, похоже, действительно как-то помогает, но Гейтли никак в ум взять не мог, чем может помочь просиживание задницы каждый вечер на недружелюбных к геморрою складных стульях, глядя на носовые поры и слушая клише. Еще никто не сумел разгадать АА, вот очередная скрепляющая воедино общность. А народ с кучей лет в АА просто из себя выводит, если спрашивать «Как». Спросишь страшных стариканов, «Как помогают АА», а они только улыбнутся своими леденящими улыбочками и ответят: «Отлично». Помогает – и все; и точка. Всем новичкам, которые отринули здравый смысл, решились Держаться и приходить, а потом обнаружили, что их клетки через какое-то время вдруг распахнулись, самым что ни на есть таинственным образом, знакомо это ощущение глубокого шока и возможной подставы; у бостонских аашников позеленее, где-то с шестью месяцами трезвости, вместо блаженного ликования все еще видно туповатое подозрение – вид лупоглазых дикарей, впервые узревших зажигалку «Зиппо». И, в общем, это их объединяет, эта робкая совокупность возможных проблесков чего-то вроде надежды, неохотный шаг к вроде бы признанию, что эта самая неромантичная, немодная, клишированная тема АА – такая маловероятная и малообещающая, настолько противная всему, что они привыкли так сильно любить, – действительно может держать зубастую пасть любовника на замке. Процесс – ловкий реверс всего того, что привело тебя на Дно и Сюда: сначала Вещества такие волшебно прекрасные, такие недостающие детальки внутреннего пазла, и поначалу ты знаешь, в глубине души, что они тебя ни за что не подведут; ну просто знаешь. Но они подводят. А затем эта придурошная анархическая клоунада встреч в дешевых помещениях, затертых слоганов, приторных улыбок и отвратительного кофе – такой идиотизм, и ты просто знаешь, что это ну никак не может помочь, разве что самым полнейшим дебилам… и вдруг Гейтли вроде бы обнаруживает, что АА – тот самый верный друг, которого он уже вроде как потерял, когда Пришел. И так что ты Держишься, не употребляешь, а потом из чистого ужаса перед ожогом от молока дуешь на воду и принимаешь близко к сердцу неправдоподобные предупреждения по-прежнему просиживать все вечерние собрания от звонка до звонка, даже когда жажда Вещества затихла и тебе кажется, что наконец-то все под контролем и дальше справишься сам – все равно не решаешься справляться сам, принимаешь к сердцу предупреждения, ведь теперь ты уже не веришь, что способен отличить правду от вымысла, ведь АА помогают, хоть это и неправдоподобно, а без веры в свое восприятие ты запутавшийся, обескураженный, и когда люди со временем в АА настойчиво советуют продолжать приходить, ты киваешь как робот и продолжаешь, и моешь полы, и вычищаешь пепельницы, и заполняешь заляпанные стальные капсулы отвратительным кофе, каждые утро и вечер падаешь на большие колени и просишь помощи у неба, которое все равно кажется полированным щитом, от которого мольбы только отскакивают, – как вообще можно молиться «Богу», в которого, как ты до сих пор думаешь, верят одни дебилы? – но старики говорят, неважно, во что ты там веришь или не веришь, Просто Делай, говорят они, и, словно выдрессированный организм без всякой независимой человеческой воли, ты и делаешь как велено, продолжаешь и приходишь, ежевечерне, и теперь готов на все, лишь бы тебя не выкинули из «дома на полпути», где сперва так старательно напрашивался на выселение, Держишься и Держишься, собрание за собранием, теплый день за холодным днем…; и не только более-менее уходит позыв кайфануть, но и вообще все по жизни – прямо как тебе неправдоподобно обещали, когда ты только Пришел, – все постепенно становится как-то лучше, внутри, какое-то время, потом опять хуже, потом намного лучше, потом какое-то время хуже, но так, что все равно лучше, реальнее, чувствуешь себя странно разослепленным, а это здорово, пусть многое, что ты теперь видишь в себе и в своей прошлой жизни, видеть невыносимо, – и к этому времени все происходящее уже настолько неправдоподобно и непостижимо, ты настолько обескуражен, что понимаешь: у тебя поврежден мозг, до сих пор, от стольких лет употребления Вещества, – и тогда решаешь, что лучше и дальше Держаться в бостонских АА, где народ постарше и как будто не такой больной на голову – ну или по крайней мере не настолько этим обескураженный – объяснит в жестких императивных инфинитивах, что делать, где и когда (хотя ни за что – Как или Зачем); и в этот момент уже начинаешь почти по-библейски Слепо Верить в стариков-аашников – Слепая Вера рождается не из фанатизма или даже доверия, но просто из хладнокровного понимания, что в себя-то ты все равно уже ни капельки не веришь 135; и теперь, если старики скажут Прыгать, ты попросишь показать рукой желательную высоту, и теперь ты принадлежишь им, и ты – свободен.