Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

– Вместо того, чтобы увидеть контакт и потом в воображении продлить траекторию, как приходится нам, несчастным зрячим калекам.

– Я, Идрис Арсланян, есть заворожиться сказанием Торпа.

– Отсюда и повязка.

– Я, следовательно, экспериментировать с добровольной слепотой. Вострить ухо в силе интенсивности в игре. Сегодня на игре против Кита я носить повязку.

– Как прошло?

– Не так хорошо, как я возлагать. Я часто смотреть некорректная сторона для игры. Я часто оценивать интенсивность мячей, битых на прилежащих кортах, и бежать на прилежащие корты, вмешиваться в игру.

– То-то мы удивлялись, что там за бардак у 14-летних.

– Торп в ободрении сказать, что вострить ухо – процесс времени.

– Ну ладно, пока, Ид.

– Стой. Жди прежде ухода. Прошу, руководить меня в уборную. Тед Шахт? Ты здесь на данный миг?

– Ты здесь на данный миг? Я очень…

– О-оп, ты смотри, куда прешь, господи боже.

– Кто это, прошу.

– Трельч, Джеймс Л., слегка согнувшийся.

– Это есть я, Идрис Арсланян, в вискозном платке как повязке поперек черт моего лица. Я есть дезориентированный и сильно желать уборной. Также интересоваться, что проистекать в качалке, где Шахт заявлять, вы все наблюдать Дусетт рыдать в клинической депрессии.

– Аб-бла-мись! Я прикалываюсь, Арс. На самом деле это Майк Пемулис.

– Значит, ты, Майк Пемулис, сейчас можешь задавать себя вопросом, зачем поперек Идриса Арсланяна повязка.

– Какая повязка? Арс, ты что, тоже в долбаной повязке?

– Ты, Майк Пемулис, также носить повязку?

– Да стебу я тебя, братец.

– Я стать дезориентированный на лестнице, затем иметь общение с Тедом Шахтом. Я подозревать, мне не надо доверять твоему чувству смеха, чтобы просить руководить меня наверх.

– Ты бы лучше сходил на ощупь и глянул одним глазком, какими литрами стрессового пота Лайл упивается с Антона («Сопли») Дусетта, Арс.

– Дусетт есть двуручный игрок, чья родинка кажется быть субстанция из ноздри, производя своим видом клиническую депрессию Дусетта.

– По родинке в точку. Только в этот раз Сопля депрессует не из-за нее. Эту депрессию мы решили назвать не депрессией, а тревожной депрессией.

– Можно иметь разные депрессии?

– Ох, как же ты молод, Арс. Сопля себя убедил, что его отчислят по неуспеваемости. Он весь этот год сидел на испытательном, после какихто проблем прошлого года с торповской кубической тригонометрией…

– Я есть всецелый симпатизирующий ему.

– …и но теперь заявляет, что почти завалил смехотворный курс Уотсона по энергии, а это, очевидно, означает старое доброе отчисление в конце семестра, если он правда завалит. И теперь он загнал себя в тупик тревожности. Сидит там, хватается за голову, присыпая ее пеплом, с Лайлом и Марио, а пацаны позлее ставят ставки, сможет Лайл его вытянуть или нет.

– Техас Уотсон – проректор, преподавать энергию в моделях недостатка ресурсов и избытка ресурсов.

– Арс – я киваю в подтверждение. От ископаемого топлива до самых кольцевых циклов синтеза/распада, дейтерий-тритиевой литиезации и так далее и тому подобное. Причем, если честно, преподает на уровне суеверий, потому что у Уотсона на вершине позвоночника вместо мозгов маленький шарик, заполненный жидкостью.

– Это истина, у Техаса Уотсона невелика палатка ума.

– Но Дусетт сам себя убедил, что у него какой-то неодолимый концептуальный блок, который не дает усвоить кольцевание даже на уровне суеверий.

– После того, как мы поиметь общение, прошу руководить меня мочиться.

– Такой же блок у некоторых бывает с теоремой конечных приращений. Или в оптике, когда доходим до световых полей. На некоторых уровнях абстракции мозг как будто сдается.

– Вызывая боль внутри черепа, служа причиной хватать голову.

– Уотсон так шел ему навстречу, что даже мимо прошел. Что про Уотсона не говори, а он добродушный мужик. И карточки пробовал, и мнемонические стихи, даже пластилиновые мультики из коррекционной школы Риндж-Латин.

– Ты говорить – втуне.

– Я говорю, что Соплик, похоже, просто сидит в классе, выпучив глаза, кишки узлами, одурелый от тревоги. Я говорю – каменеет.

– Ты говорить – сдаваться мозгом.

– У него правая сторона лица прям каменеет в тике от тревоги. Представляет, как любая возможная теннисная карьера отращивает маленькие крылышки и улетает в теплые края. Не прекращает всякие безумные вредные разговоры тревожной депрессии. Все началось в сауне, со мной и Марио: он сломался, мы с Марио пытались вытащить его из депрессивного состояния «весь-кончился-в-пятнадцать-лет» – то Марио налегает на прошлую как бы терапевтическую связь в связи с родинкой, то потом я набрасываю дейтерий-тритиевое кольцевание в широких мазках так, что даже до беспозвоночного бы дошло, твою-то налево. Чуть не охренели в этой сауне. Наконец повели его к Лайлу, несмотря даже на то, что там еще занимались 18-летние. Теперь Соплю обрабатывает Лайл. Из-за тревоги и марафонской сауны для старика Лайла там раскинулась скатерть-самобранка, уж поверь.

– Я тоже осознаюсь в тревоге кольцевания у Текса Уотсона, хотя мне есть тринадцать тривиумно, и потому я не обязан быть учимый науки о точности.

– Марио в сауне все твердил Дусетту просто представить, как ктонибудь делает сальто с рукой, прибитой к полу, – и это что вообще за дичь, – и только представьте себе – Сопле не особо помогло.

– Не приподнять завесу Майи.

– Вот ни хрена, да.

– Моя родная страна верить, что кольцевые энергические циклы весьма абстрактны.

– Но мой посыл Соплу был, что дейтерий-тритиевые циклы вообще ни хера не трудные, если не парализовать мозг мультиками про карьеру с крылышками. Экстра горячее бридерение и литеизация – ну тут адочек, ага, но все синтезы/распады отходного кольцевания целиком можно представить себе всего лишь как большой правильный треугольник.

– Ты предзнаменовать лапидарная лекция.

– Заложи в свою пакистанскую оперативку одну простую модель, и ты протаранишь всю детсадовскую физику Уотсона до самой оптики, не сбавляя оборотов, а уж там-то и ждет натуральная абстрактно-концептуальная геенна, сынок.

– К несчастию, я есть один из редких сынов своей родной страны, который слаб в науке.

– Потому-то бог и даровал тебе быстрые руки и четкую свечку с бэкхенда. Представь такой огромный псевдокартографический правильный треугольник 237. Вот там, где некогда был Монпелье в штате, который некогда был Вермонтом, во Впадине, есть центральный кишащий охраной ОНАН-санстрендовский перерабатывающий отходы реактор. Из Монпелье отходы для процесса перекачиваются по трубопроводам в две точки, одна из которых – синее зарево по ночам за Вентиляторным комплексом в Метуэне, к югу от Впадины, прямо в упор к Стене и КПП Понго…