Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

Он быстро ознакомился с паутиной переулков, переходов и свалок на задах Маленького Лиссабона, и с его (вымирающей) популяцией уличных кошек и собак. Район изобиловал высотными часами на банках и церквях, диктующими движение. Он носил свой «Браунинг Х444» с серрейтором в наплечной кобуре в носке сразу над языком формальных туфелей, которые прибрал у того же уличного манекена «Формального Дела», что и смокинговое пальто. Его зажигалка лежала во флуоресцентном прорезном кармане с молнией; качественные мешки для мусора легко находились в помойных контейнерах и сухопутных баржах, стоящих на светофорах. «Джеймсовские принципы гиффордских лекций» – их вырезанная сердце-ниша теперь чуть ближе к пустой, чем было бы уютно прямо думать Ленцу, – он придерживал под формальной мышкой второй рукой. И китаянки по-сороконожьи семенили бок о бок, с исполинскими сумками соотносительно в левой и правой руке, так что сумки оказались между ними. Ленц настигал их, но постепенно и не без небрежной скрытности, учитывая, что непросто идти скрытно, когда не чувствуешь ног и когда очки автоматически затемняются, стоит пройти под фонарем, и потом осветляются не сразу, после, так что не меньше двух жизненно важных ленцевских сенсорных уличных чувств были дезориентированы; но все равно он умудрялся поддерживать одновременно и скрытность, и небрежность. Он не представлял, как выглядел на самом деле. Как и многие бродяжничающие юродивые в метрополии Бостона, он часто путал обход горожанами за полквартала с невидимостью. Сумки выглядели тяжелыми и впечатляющими, от их веса китаянки слегка клонились друг к другу. Скажем, было 22:14:10. Китаянки и затем Ленц минули серолицую тетку, присевшую между двумя помойками, задрав многочисленные юбки. Вдоль всей обочины бампер к бамперу стояли машины, еще миллион машин стоял вторым рядом. Китаянки минули человека с игрушечным луком и стрелами у обочины, а когда оттемнились очки, Ленц, тоже проходя мимо, смог его разглядеть: на нем был костюм крысиного цвета, он стрелял стрелой с присоской в стену здания, которое «Сдается», а потом подходил и обводил мелом на кирпиче вокруг присоски кружочек, а потом второй кружочек вокруг первого, и т. д., как будто это, как там его. Женщины не обратили на него азиаточного внимания. Галстук-ленточка тоже был коричневого цвета, в отличие от крысиного хвоста. А мел на стене более розоватый. Одна из женщин сказала что-то высоким голосом, будто воскликнула второй. У восклицательностей обезьяньих наречий есть взрывное рикошетящее звучание. Как бы особый элемент «бдзынь» в каждом слове. Все это время из окна на другой стороне улицы играло «Знамя, усыпанное полосами». У человека был галстук-ленточка и перчаточки без пальцев, и он отступил от стены, чтобы окинуть взглядом свои розовые круги, и чуть не столкнулся с Ленцем, и оба переглянулись и покачали головами, мол, «Только посмотрите на несчастного городского сукина сына, с которым я оказался на одной улице».

Универсально общеизвестно, что типичные азиаточные типы все свое земное итоговое нажитое богатство все время таскают с собой. Как

бы на руках, куда бы они ни семенили. Азиаточная религия запрещает банки, и Ленц повидал слишком много плетеных ручек двойных исполинских сумок в крошечных ручонках китаянских представительниц женского пола, чтобы не догадаться: у китаянок в сумках – нажитое богатство. Теперь с каждым широким шагом в нем накапливалась энергия для хватай-и-текай, пока он небрежно подбирался все ближе и даже мог разглядеть узоры на прозрачных, этих, пластиковых флагах, которые они в волосы заплетают. Китаянки. Его сердцебитие ускорилось до ровного согревающего галопа. Он почувствовал ноги. Адреналин от того, что скоро произойдет, осушил нос и помог рту прекратить скакать по всему лицу. Страшный Кабан онемелым не был – и не будет, – но теперь слегка дергался в штанах из-за возбуждения от гениальных мозгов и кайфа охоты. Какая там передовая слежка: все козыри в других руках: безмозглые азиатки понятия не имели, с кем связались, кто позади, кто следит и небрежно настигает, всего лишь незаметно спотыкаясь после каждого уличного фонаря. Ситуация была под его тоталитарным контролем. А они даже не подозревали, что находятся в ситуации. В десяточку. Ленц поправил одним пальцем усы и подскочил, как на дороге из желтого кирпича, от чистого контролируемого восторга, невидимого окружающим адреналина.

Было два выбора пути, и Les Assassins des Fauteuils Rollents были готовы стремиться к исполнению обоих. Менее лучший был непрямой выбор: слежка и проникновение в окружность живых знакомых автора Развлечения – актрисы и якобы исполнительцы, родственников, – если потребуется, их захват вживую и подвержение техническому собеседованию в надеждах, что они приведут к оригинальному картриджу Развлечения автора. Выбор обладал рисками и уязвимостями, и был попридержан в долгом ящике под сукном, пока не исчерпается выбор прямее – обнаружить и заполучить Мастер-копию Развлечения силами одних себя. Именно вследствие этого выбора они поныне пребывали в нахождении здесь, в лавке Антитуа Кембриджа, чтобы – comme on dit – все переставить дном наверх.

14 ноября Год Впитывающего Белья для Взрослых «Депенд»

Секрет бега на высоких каблуках, знал Бедный Тони, в том, чтобы бежать на носках, наклонившись вперед, с такой инерцией, чтобы всегда оставаться на носках и каблуки даже не участвовали в деле. Очевидно, омерзительное Чудовище позади знало об этом профессиональном секрете. Они летели по Проспект, клешни Чудовища всего в мм от развевающегося боа. Бедняга Тони прижимал сумочки к боку, как футболист в американском футболе. Прохожие мастерски уворачивались от погони – сказывались годы тренировок. Бедный Тони отчетливо видел лица прохожих – запах опережал его самого, как взрывная волна. Мужчина в полупальто скорчил мину и уступил дорогу в искусной веронике. Дыхание Бедного Тони тяжело и рвано вырывалось из груди. Он не рассчитывал на то, что жертвы бросятся в погоню. Он чувствовал, как рука Чудовища нащупывает хвост боа. Донегольская кепка улетела, и оплакивать ее не было времени. Дыхание Существа тоже было рваным, но его ругательства по-прежнему шли от диафрагмы, энергичные и прочувствованные. Другое Существо врезалось в столб с мясистым звуком, от которого Тони даже как-то содрогнулся. Его отец бил себя по голове и плечам, страдая по символически умершему сыну. Спустя миг после столкновения и порвавшегося ремешка Тони уже был на носках и в полете, но не поставил на преследование со стороны второго, этого черного Чудовища, вопящего ему в затылок. Первые пару кварталов Чудовище звало «На помощь» и просило «Остановить эту суку», и Бедный Тони, тогда с солидной форой, вторил такими же криками «На помощь!» и «Ради бога, остановите ее», сбивая с толку встречных граждан. Древний профессиональный прием банд с Гарвардской площади. Но теперь черное Чудовище бежало в мм от него, и вот уже ухватилось за боа, пока они летели, рвано дыша, на носках туфель, и Краузе широким жестом сорвал боа с шеи и пожертвовал Чудовищу, но лапа омерзительного Чудовища не успокоилась, тут же вернулась, хватая воздух над кожаным воротником, рваное дыхание на затылке, проклятья. Бедный Тони пожалел на бегу, что Чудовище наверняка просто, не глядя, отшвырнуло боа на улицу или в канаву. Носки их туфель выбивали на тротуаре сложные и изменчивые ритмы; иногда топот звучал в унисон, иногда нет. Существо по-прежнему мучительно висело за самой спиной. Мимо промелькнули таблички «Забиваем кур ежедневно» и «Полное уничтожение»; «Антитуа Интертейнмент» всего в двух долгих кварталах на север. Краузе и преследовательница перебежали забитый перекресток на красный. Бедный Тони кричал «На помощь!» и «Пожалуйста!» Рука и пыхтенье за самой спиной напоминали те просто ужаснейшие сны, где кто-то невообразимый гонится за тобой км за км, и за миг до того, как когти сомкнутся на твоем воротнике, вскакиваешь и просыпаешься; вот только в данном случае сценарий «клешня-ужасного-Чудовища-за-спиной» все не кончался и не кончался, витрины, тротуар и скачущие пешеходы сливались вместе справа на краю зрения. До неприметного черного хода «Антитуа Инт.» можно было добраться через переулок для парковки, который отламывался от Проспект на запад сразу перед Бродвеем и шел на запад до пересечения с заставленным помойками переулком, который шел с севера на юг, от одного из контейнеров в котором (где Бедняга Тони ночевал время от времени, когда было поздно и не хватало денег на поезд) было рукой подать до задней двери братьев-канадцев. Бедный Тони, с сумочками под мышкой одной руки и прижимая парик второй, просчитал, что, если ощутимо оторвется от Чудовища к моменту, как они доберутся до переулка поменьше, помойки скроют, за какой, дай боже, незапертой задней дверью Б. Т. найдет простое доброе человеческое отношение и укрытие. Он перепрыгнул фруктовые лотки бодеги и бросил взгляд назад в надежде, что Чудовище врежется во фрукты и полетит вверх тормашками. Но нет. Оно по-прежнему было рядом, дышало. Его па вокруг двух картонных рядов клюквы «Кейп» было оторопляюще сноровистым. Стало слишком очевидно, что Существо не раз участвовало в погонях. В его дыхании слышалась рваная непримиримость. Стало слишком очевидно, что Оно готово на все. Оно больше не кричало «Стоять» или площадную матерщину. Дыхание Бедного Тони жгло огнем. Оно на бегу как будто рыдало, почти. Он попытался крикнуть «На помощь!» и не смог; не хватало лишнего дыхания; перед глазами снизу вверх поплыли черные точки; он уверен только в том, что фонари работают; сердце делало цукунг-цукунг-цукунг. Бедный Тони перескочил странно расположенную картонную фигуру с рекламой каких-то инвалидных колясок и услышал, как Чудовище тоже перескочило и легко приземлилось на носки. Туфли Чудовища были без ремешков и не резали, как дорогие «Энье»; Тони чувствовал кровь на ногах. Вход в переулок на запад был между налоговым специалистом и чем-то еще; прямо где-то здесь; Краузе прищурился; черные точки – крошечные колечки с матовыми серединками плыли перед глазами вверх, как воздушные шарики, лениво; Бедный Тони только-только после припадка, больной, не говоря уже про Отмену; дыхание было штопаным, полувсхлипами; он едва стоял на носках; он не брал в рот ни маковой росинки с самой кабинки мужского туалета библиотеки, а это уж сколько дней тому; он просматривал проносящиеся размазанные витрины; шумно упал пожилой человек, когда Чудовище оттолкнуло его с дороги; кто-то засвистел в свисток от насильников; у специалиста по налогам на витрине было странное объявление «On parle le portugais ici» [185] «Здесь говорят на португальском». . Его палец с каждым шагом задевал кожаный воротник Тони, пока не стал ближе, и Бедный Тони уже не чувствовал Его пальцы в волосах шиньона, который прижимал рукой к голове. Отец Бедного Тони возвращался домой в Уотертауне, Маунт-Оберн-стрит, 412, по завершении долгого дня кесаревых сечений и сидел на стуле в темнеющей кухне, почесывая там, где зеленые резинки маски врезались в голову. Его, несомненно, безвкусно длинные ногти уже смыкались в волосах парика, когда возник специалист по налогам, и Тони резко вильнул вправо, сломав на повороте каблук, но выиграв несколько шагов, когда инерция Чудовища унесла его мимо входа в переулок. Краузе рвано всхлипывал и летел на запад, на окровавленных носках, слыша, как отдается от обеих стен переулка его дыхание, маневрируя между разбитым стеклом и развалившимися бездомными, слыша, как позади в нескольких шагах эхо разносит крик «Стой, паскуда, стой!», и как раскинувшийся бездомный, которого перескочил Краузе, поднял гнилую голову с земли и отвечал: «Беги».