Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

Надо держать в уме, что он пришел в индустрию развлечений скорее из-за интереса к объективам и свету. Большинство режиссеров артхауса, кажется, со временем все больше уходят в абстракцию. А с ним все наоборот. Но самое прикольное у него – очень абстрактное. Эти сережки из настоящей меди? Ты можешь носить настоящую медь?

Вопрос.

Надо держать в уме, что его школой были старые артхаусные режиссеры, которые ко времени его съемок уже были «ne pas a la mode» [254] Не в моде (фр.). , и не просто Ланг, Брессон да Дерен, но и антинововолновые абстракционисты вроде Фрэмптон, чудил-канашек вроде Годбо, антиконфлюэнциальных режиссеров вроде Дика и братьев Сноу, по которым не просто плакала тихая комната с мягкими стенами, но и которые нарочно отставали от времени, снимая неповоротливые артхаусные фильмы про фильмы, и сознание, и бытие, и преломление, и стазис, и тому подобное. Самые красивые женщины, что я встречал, жаловались мне, что если носят настоящую медь, то у них на мочках остается зеленый зудящий налет. В общем, академики на пожизненном контракте и критики, которые подняли на знамена как реальный новый авангард этот новый ортохроматический Неореализм рубежа веков, отрабатывали свой контракт, разнося в пух и прах и Дика, и Годбо, и невероятных братьев Сноу, и Аиста в придачу за то, что они стараются быть авангардом, хотя они скорее нарочно старались быть апрегардом. Я так до конца и не понял, что значит «ортохроматический», но это была очень модная штука. Но Чокнутый Аист постоянно рассуждал про интенциональный атавизм, ретроградизм и стазис. Плюс академики, которые ненавидели его, также ненавидели искусственные мизансцены и игры со светотенью, а у Аиста был настоящий фетиш на странные объективы и светотень.

После того как вышла «Медуза и Одалиска», и «Прикол», и гомотеоретики киноистеблишмента зажимали носы и хмыкали, что Инканденца все еще замаран неразвлекательным формализмом с самоотсылками и нереалистичной абстракцией из прошлого века, через какое-то время Сам, Аист, в своем прогрессирующем сумасшествии, решил отмстить. Спланировал он все в больнице Маклина, которая в Белмонте, где у Самого чуть ли не своя зарезервированная палата была, к тому времени. Он придумал жанр, который считал предельным Неореализмом, и упросил пару киножурналов опубликовать его какие-то манифестовые провозгласительные штуки про это дело, и подговорил Дюкетта из МТИ и пару других академиков помоложе, которые были в теме, начать ссылаться и писать заметки в журналы и альманахи, и рассказывать на артвыставках, и в авангардных кинотеатрах, и на кинопремьерах, запускать сарафанное радио – в общем, поднять на знамена некое новое движение, которое они назвали Найденная Драма – предположительно, предел Неореализма, который они объявили, типа, будущим драмы и кинематографа, и т. п.

Потому что, я думаю, если тебе нравятся штучки из меди и ацтекские солнышки, в Темпе есть одно местечко, где я знаком с владельцем, и у него есть невероятная медная ювелирка, которую можно попросить посмотреть. Моя теория – нужна невероятная естественная кожа, чтобы носить металлы понедрагоценнее, хотя, может, дело просто в какой-то аллергии – какие-то женщины реагируют, какие-то нет.

Вопрос.

– Что такое Найденная Драма – и надо держать в уме, что Дюкетт и критик из Брандейса, Познер, что ли, которые участвовали в этом отмщении, – каждый получил гигантский грант, а Чокнутый Аист где-то отхватил два маленьких гранта, чтобы ездить по стране по аспирантурам киноведения и давать напыщенные смертельно серьезные лекции по этой самой Найденной Драме, а потом Асит и пара критиков возвращались домой в Бостон, и валялись, пьяные, и выдумывали новые теоретические лекции по Найденной Драме, и хохотали, и смеялись, пока не становилось заметно, что Самому опять пора в клинику.

Вопрос.

Что-то вроде семейного прозвища. Мы с Хэлом звали его Сам или Грустный Аист. Маман первая придумала звать его «Сам», кажется, это что-то канадское. Хэл в основном говорил «Сам». Бог знает, как его звал Марио. Кто знает. Я говорю – «Чокнутый», «Чокнутый Аист».

Вопрос.

Нет, понимаешь, вообще не было никаких картриджей или образцов Найденной Драмы. Это все прикол. Все, что было, – ты и пара подпевал, вроде Лита и Дюкетта, брали телефонную книгу метрополии Бостона, вырывали из «Белых страниц» случайную страницу, пришпиливали к стенке, а потом Аист бросал в нее дротик. В страницу. И в какое имя попадал, тот и становился субъектом Найденной Драмы. И что происходит за следующие час-полтора с протагонистом с именем, в которое ты попал дротиком, – и есть Драма. А когда полтора часа проходят, ты идешь квасить с критиками, которые с хохотом поздравляют тебя с достижением пределов в Неореализме.

Вопрос.

Ты во время Драмы делаешь что хочешь. Тебя там нет. Никто не знает, что делает имя из телефонной книги.

Вопрос.

Теория прикола в том, что зрителей, режиссера, сцены и мизансцены нет потому, что, как заявляли Чокнутый Аист и его подпевалы, в Реальности этого тоже ничего нет. И протагонист не знает, что он протагонист в Найденной Драме, потому что и в Реальности никто не думает, что участвует в какой-то Драме.

Вопрос.

Почти никто. Это ты очень хорошо подметила. Почти никто. Я хочу рискнуть и признаться, что мне немного не по себе.

Вопрос.

Боюсь, это прозвучит по-сексистски или обидно. Я часто общался с очень, очень красивыми женщинами, но не привык, чтобы они были действительно проницательными, и остроумными, и политически подкованными, и глубокими, и со множеством уровней, и пугающе интеллигентными. Прости, если это по-сексистски. Просто говорю по опыту. Я просто говорю правду и рискую, что ты примешь меня за какого-то стереотипного неандертальского спортсмена или сексистского клоуна.

Вопрос.

Абсолютно нет, нет, ничего не записывали и не снимали. Ведь Реальность существует без камер, в этом и прикол, я опять подчеркну. Никто даже не знал, что делает мужик из телефонной книги, никто не знал, в чем там заключается Драма. Хотя им и нравилось пофантазировать, когда все по окончании шли пить и делать вид, что рецензируют ход Драмы. Сам обычно представлял, что мужик просто сидит и смотрит картриджи, или считает какие-нибудь узоры на обоях, или смотрит в окно. Вполне возможно даже, что имя, в которое попали дротиком, принадлежит кому-то умершему в последний год, и телефонную книгу еще не успели обновить, и вот тебе мужик, который помер и просто случайное имя из телефонной книги, и при этом субъект того, что люди в течение нескольких месяцев – пока Самому не стало слишком сложно сдерживать смех или наскучило отмщение критикам, потому что они послушно поднимали на знамена – не просто критики в теме прикола, но и настоящие академики на постоянном контракте, которые отрабатывали контракт тем, что оценивали, осуждали или поднимали на знамена, – они поднимали это на знамена как предел авангардного Неореализма и говорили, может, Аист заслуживает переоценки, за Драму без зрителей, но с ничего не подозревающими актерами, которые вполне могли уже переехать или умереть. Некий Чокнутый Аист отхватил два гранта, а потом нажил кучу врагов, потому что отказался их возвращать после того, как розыгрыш как бы разоблачили. Все это какое-то сумасшествие, если подумать. Он раздал грантовые деньги за Найденную Драму парочке местных импровизационных трупп. Он их не то чтобы прикарманил. Не то чтобы они ему были нужны. По-моему, особенно ему нравилась мысль, что звезда шоу вполне могла уже переехать или недавно умереть, а проверить это никак нельзя.