Питер Уэйр - Безумие Дэниела ОХолигена

Алисон иногда останавливалась и наблюдала эти представления, но она была занята куда более существенными проблемами, чем антисовременность: Международный клуб социалистов, Клуб изучения фольклора, Группа защиты прав человека, Партия молодых радикалов, и никогда не сошлась бы с Дэниелом, если бы не демонстрация против войны во Вьетнаме.

В тот день Алисон вместе с тысячей таких же, как она, прошла весь маршрут от университета до центра города с лозунгами и песнями: тысяча голосов, требующих мира, тысяча плакатов, призывающих солдат вернуться домой. Когда они выметнулись на главную улицу, впереди, на пустой заблокированной дороге появился одинокий протестующий — безумный маленький астматик — с плакатом, порицающим недавний переход валюты Австралии на десятичную основу [23] В 1966 году австралийский фунт был заменен австралийским долларом, равным 100 центам. и требующим немедленного возвращения к фунту, шиллингу и пенсу. Алисон вовсе не собиралась сбивать его с ног, но по мере того, как расстояние между марширующими и Дэниелом сокращалось, он отказывался убраться с дороги и вопил, что пришел сюда первым, так что, когда тысячный авангард поравнялся с ним, двигаться дальше можно было только в е рхом, и Алисон оказалась точкой соприкосновения.

Дэниел упал на дорогу, но Алисон ухитрилась подхватить его, спасти плакат и вытащить из потока демонстрантов на тротуар. Она все еще держала его за плечо, когда он, заглотив достаточно воздуху, прохрипел: «Как вы смеете! Немедленно отпустите меня!»

Алисон тут же отпустила его руку.

— Дурачина! — закричала она. — Почему бы тебе не заняться настоящими проблемами? Ты только взгляни на свою чепуху!

Она подняла куски разорванного плаката. PENCE MAKE SENSE. STOP KILLING THE SHILLING. [24] Пенс имеет смысл. Хватит убивать шиллинг (англ.).

— Ни капли изобретательности! — проговорила она и, подняв свой собственный плакат («ХО! ХО! ХО ШИ МИН!»), побежала было за демонстрантами, если бы они сами внезапно не появились на дороге, гонимые назад конной полицией. Не думая ни секунды, Алисон вклинилась между хрипящим членом Общества луддитов и отступающими бунтовщиками.

Протестующие оказались совсем рядом с ними и начали было сопротивляться, однако полиция спешилась и обрушила на студентов дубинки. Алисон кинулась туда, где оглушенная девушка лежала в крови на горячей мостовой, но полицейский схватил ее и потащил в сторону, побуждая убираться отсюда к черту. Алисон обозвала его свиньей, и полицейский прибил бы ее, не дай Дэниел волю своим десяти секундам бешенства и палке от плаката. Тогда полицейские слетелись на Дэниела. Алисон обозвала их всех свиньями, и вскоре оба очутились в процессии мягко обитых фургонов, свозивших нарушителей порядка в участок.

В этот день было арестовано около четырехсот человек, и единственный способ, которым мог с ними справиться молодой чиновник Карсон Кло, был оптовый. Всех поместили в казармы полицейского департамента рядом с участком, где мистер Кло (старший сержант) посредством громкоговорителя предъявил им обвинение в нарушении уличного движения и оштрафовал каждого на двадцать долларов. Вполне цивилизованно. Большинство демонстрантов, предвидя арест, оказалось при деньгах.

Выстроилась очередь для оплаты, и вскоре все были обслужены, за исключением Дэниела, который предлагал десять фунтов, собранных в основном из флоринов и трехпенсовиков. В куче монет, лежащей на стойке перед дежурным сержантом, оказалось даже несколько фартингов. [25] Фартинг — самая мелкая английская монета в 1/4 пенса, была в обращении с XIII века до 1961 года. Сержанту было не до смеха.

— Ты что, сынок, дурак, что ли?

— В определенном смысле слова — да, — Дэниел сделал вступительную затяжку из ингалятора, — и требую, чтобы вы приняли эту валюту. Все эти монеты были отчеканены в последние пятьдесят лет, и я отказываюсь понимать, какое право это дурацкое правительство имеет объявлять незаконными деньги, бывшие в обращении двести лет и заменять их имитацией и безобразной упрощенной системой, характерной для самой испорченной в мире страны.

Алисон заплатила за него штраф и отвела к себе домой, где он и остался.

Даже в рамках современного разнообразия они были довольно странной парой. Раздражительный студентик литературного факультета и высокая студентка факультета политических наук. Она была само совершенство: цветы в длинных прямых волосах, индейские платья, соседи-вегетарианцы, котята (Дао и Дзен) и бутыли красного вина на полуночном полу. Глаза его открылись. Она была продуктом семейного медицинского богатства; он — пригородного часовщика и матери, игравшей с детьми в крокет, пока он исполнял роль судьи; астматический мальчик, много читавший и много мечтавший, так как ничего другого он не мог.

Алисон была его первой… всем, опытом мира по ту сторону книг. И вскоре Зеленый Рыцарь заревновал. Дэниел и сэр Берсилак были одним целым с той самой ночи в лавке госпожи Белановской: они путешествовали по многим дорогам и правили кривду на правду, но теперь Дэниел грезил о Зеленом Рыцаре не так уж часто. У него была Алисон, ему было с кем поговорить.

И как они говорили! Она рассказывала о политических философиях, намеренно запутанных, чтобы уберечь их от понимания и манипуляций плебса, обсуждала многочисленных ублюдков и немногих святых от политики; он говорил о старинных стилях, читал ей любимые отрывки из Мэлори и Чосера, «Сэра Гавейна и Зеленого Рыцаря», но о своих приключениях в мире сэра Берсилака, Камелота и Зеленой Часовни не упоминал.

Они с Алисон могли говорить вечно, потому что тщательно выстраивали свои диалоги. Ночь проходила, бутыль пустела, они обменивались мягкими провокациями, словесными эскападами, перетекавшими в нешуточный спор, затем в неистовую баталию, громкую и бранную, когда один из них оказывался в невыгодной позиции, но сдавать или уступать территорию отказывался. Последней защитой Дэниела становилась дымовая завеса изобретательной лжи, из-за которой кавалерией прибывали подтасованные аргументы, якобы правдоподобная статистика, несуществующие события и фальшивые авторитеты, которые сокрушали оборону Алисон и уводили его абсурдные заявления в безопасное место.

Когда диспозиция менялась, Алисон говорила с соболезнующим выражением лица и так медленно, словно у Дэниела не доставало интеллекта следовать ее доводам. Ее покровительственный тон опрокидывал его преимущество в такое беспомощное бешенство, что порой он буквально кидался на стену и, рыча, выбегал из комнаты. Это было настоящее общение. Он обожал ее; она любила его; никто из них не замечал роковой разницы.