Питер Уэйр - Безумие Дэниела ОХолигена

Наконец стол был избавлен от мург-хара-массаледарха, и из кладовой появился праздничный торт. Как только пять свечек были зажжены, Уинсом скомандовала: «Пойте все Happy Birthday!» — и, дожидаясь исполнения приказа, застыла с зажмуренными глазами и ангельской улыбкой на остром личике. После того как пение закончилось, она вытащила откуда-то водяной пистолет и погасила свечки. Торт разрезали на части, и Уинсом с самым большим куском в одной руке и с карандашами в другой вернулась к расцвечиванию блаженного Катберта. Она обуглила одежду и конечности мученика черным карандашом, так что бедолаге пришлось пострадать от частичного сожжения еще до того, как мучители вышвырнули его в окно.

Ларио одобрительно наблюдал.

— Не боится экспериментировать, смотри-ка ты, товарищ мой маленький! Не коснеет в жалких рамках бытового реализма. Как тебе это нравится, Али? Два художника в одной семье! Какая удача!

Алисон преданно улыбнулась Ларио и однако же подумала о том, что карьера старшего художника могла бы быть и поуспешнее. Для начала он мог бы, например, продать хотя бы одну из своих картин. Гараж был забит работами Ларио — холстами с такими жуткими образами, что даже мыши их не трогали.

Сам художник проглотил последний кусок праздничного торта, взглянул на часы и поднялся.

— Время радиоперехвата, товарищи. Паразиты едут домой. — Ларио шумно прошел по кухне и открыл дверь в смежную комнату, в «пещеру», как он ее называл, — центр тайных беспроводных операций. — Эй, Дан, я крикну, если услышу что-нибудь интересное, — и захлопнул за собой дверь.

— Что еще за перехват?

— У него новый радиоприемник, который перехватывает полицейские и автомобильные телефоны. Он думает, раз они есть только у богатых, он может услышать что-нибудь полезное для «дела», — Алисон печально улыбнулась Дэниелу, он не смог не улыбнуться в ответ.

— Совсем чокнутый, правда? — сказала она.

— Что такое «чокнутый», мамочка? — спросила Уинсом.

— Не вашего ума дело, барышня. Если закончила есть торт, иди чистить зубы. Докрасишь потом.

— Только доделаю къ-овь, — торжественно проинформировала Уинсом и, стиснув зубы, принялась за раны летящего из окна мученика.

Алисон повернулась к Дэниелу:

— Пришел в себя после Дня открытых дверей?

— Пытаюсь думать, что это был сон.

— Уверена, если ты немного поправишься, то сможешь лучше защищаться. Ты и так худой, а выглядишь совсем тощим.

— Ты ско-о умъ-ешь, дядя Дэниел?

— Уинсом, пожалуйста, иди чистить зубы. Сколько у тебя студентов, Джиндж?

— Один.

— Только я?

— Только ты. Я спрошу еще соседа — мистера Рильке, вдруг он согласится.

— Есть какой-то минимум?

— Шесть человек.

— А если не наберешь?

Дэниел провел пальцем по горлу.

— Не волнуйся, Джиндж, объявятся. Кофе?

— Пожалуй.

— У меня не получается къ-овь.

— Смотри, Винни, — Дэниел подвинулся ближе, — надо рисовать капли. Вот так.

Пока Дэниел помогал Уинсом раскрашивать, Алисон убрала со стола, сложила тарелки и, наблюдая за Дэниелом с Уинсом там, где раньше была Эмили, с трудом стала вспоминать причины, по которым она оставила Дэниела и которые шесть лет назад казались неотразимыми.

Конечно, это было связано с переменами, не только с триумфом ее выпускного вечера, но и с должностью, с необходимостью работать. Через два дня после вечера ее пригласили в местную юридическую фирму, но у нее не было интереса к деньгам и статусу, так что оставалась только работа, наводившая на нее скуку. Замужество, домашнее хозяйство и воспитание ребенка приблизили ее мечты к земле, и все же не настолько, чтобы изображать энтузиазм по поводу передачи недвижимого имущества. Жизнь опять принадлежала ей, впервые после университетских дней, а из детей цветов специалисты по недвижимому имуществу получаются редко.

Алисон отправилась работать в городской юридический центр, в группу не вписывающихся никуда адвокатов, субсидируемых благотворительными организациями по защите беззащитных. Ее клиентами были в основном женщины, негры и безумные белые, не безумнее, впрочем, чем Ларио Фетц. Самым первым ее делом в Центре была защита Ларио на его двадцать девятом суде за антисоциальное поведение. Он пришел, подпрыгивая, раздавая на ходу мороженое, минуту назад украденное в магазине, владелец которого писал неистовые правые статьи для «Западного информатора».

— Пожалуйста, мороженое. Мисс О'Холиген? Мой новый адвокат? Отлично. Давайте присядем. Ванильное или шоколадное?

— О! Я не… Хорошо, ванильное. Очень мило с вашей стороны, мистер Фетц.

— Нет, мисс О'Холиген, очень мило со стороны этого поганца — Эрла Ф. Пиннета.

— Вы — мое первое дело в суде, мистер Фетц.

— Очень жаль.

— Мы должны быть позитивны.

— Что сделал, то сделал.

— Да, но возможно смягчение. Суд разрешает слушание причин при приговоре. Зачем вы это сделали?

— Зачем? Чтобы оказаться искрой спонтанного восстания неимущих против орудий насилия, в данном случае — против международной табачной компании.

— Да, но после двадцати восьми… теперь уже после двадцати девяти подобных случаев…

— Понимаете ли, неимущие тяжелы на подъем. Они слишком малочисленны по сравнению с комфортабельно зажиточными, и потому думают, что в результате серьезной конфронтации с системой их скорее всего превратят в кашу.

— Разве они не правы?

— Конечно правы, но ведь кто-то же должен быть ложкой дегтя, мисс О'Холиген. Все эти граффити на стенах, запутанные телефонные провода и украденные посылки, подрезания и порча, брошенный ночью в окно кирпич — все это само собой не делается. Я это делаю. По крайней мере, большую часть в этом городе. Че Гевара не однажды указывал на то, как важна партизанская активность для роста сознания и отчаяния бедноты до уровня, необходимого для того, чтобы она решилась наконец взять власть в свои руки…

Первая мысль Алисон была, что Ларио не в своем уме, подобно тому как раньше Дэниел был не в своем уме по поводу современности. Вторая мысль ее встревожила.

— Мистер Фетц, могу я узнать, где вы купили это мороженое?

— Взял, а не купил. У Эрла Ф. Пеннета — живого подтверждения замечания Хрущева о том, что все лавочники — воры. Я перераспределяю часть их богатств.

Алисон выбросила остатки мороженого в корзину для бумаг и быстро сменила тему разговора на порчу частной собственности, в которой обвиняли Ларио. Взобравшись прошлой ночью на лестницу, он в рамках своей кампании против международной табачной компании внес существенные изменения в рекламный щит. Классический образец «бей и беги» Гевары, превратившийся, когда Ларио споткнулся и свалился с верхней ступеньки, в «бей и ковыляй». Во всяком случае, свое дело он сделал. Полиция забрала его в три часа утра, когда он медленно хромал к дому и не смог объяснить, почему весь измазан розовой краской. Старший сержант задержал его для выяснения обстоятельств и дождался восхода солнца.