Алан Гратц - Беженец

Махмуд дернулся и проснулся. Провел мокрой холодной рукой по лицу, пытаясь сосредоточиться, и снова услышал этот звук. Нет, он не бредит! Но где же шлюпка? Дождь прекратился, но еще не рассвело. Так что Махмуд мог слышать шум мотора, но по-прежнему не видел ничего.

– Сюда! – крикнул он. – Сюда!

Но звук доносился издалека. Если бы только его увидели пассажиры! Всю свою жизнь он учился скрываться, быть незаметным. Теперь же, когда он так нуждался в обратном, мальчик словно превратился в невидимку.

Махмуд заплакал от усталости и осознания свалившегося несчастья. Он хотел все вернуть. Хотел заступиться за мальчика в переулке Алеппо, которого избивали, пытаясь отобрать хлеб. Кричать и вопить, разбудить спящих жителей Измира, чтобы они увидели его и всех людей, ночевавших в дверях чужих домов и парках. Послать Башара аль-Асада и его армию ко всем чертям. Он хотел перестать быть невидимкой, встать и сражаться! Но он не может исправить прошлого. Слишком поздно. Времени нет.

Время! Телефон! У Махмуда в кармане по-прежнему был телефон!

Он вытащил его, нажал кнопку через пластиковый пакет, и экран с часами засветился, как маяк во мгле. Махмуд поднял его над головой, замахал и позвал на помощь.

Шум мотора усилился. Махмуд зарыдал от радости, когда из темноты выплыла лодка, на этот раз настоящая, не надувная. Быстроходный катер с огнями и антеннами, с бело-голубыми полосами на борту. Это были цвета греческого флага. Его спас катер греческой береговой охраны! А на носу его стоял на коленях со сложенными в знак благодарности руками отец.

Валид тоже был там, под спасательным термоодеялом из фольги. Совсем скоро Махмуда и мать вытащили из воды и тоже укутали, чтобы они быстрее отогревались. Мать была почти без сознания и не могла говорить, так что Махмуду пришлось самому рассказать о том, как они отдали Хану чужим людям, чтобы она не утонула вместе с ними. Отец заплакал, но притянул сына к себе и обнял.

– Хана не с нами, зато она жива. Я это знаю. Благодаря тебе, сын мой.

Остаток ночи катер плыл по бурному Средиземному морю, вытаскивая из воды все новых людей. Наконец охранники доставили спасенных на остров Лесбос. Было почти шесть утра, и небо начинало светлеть: наступал рассвет. Махмуд не знал, сколько времени провел в воде. Возможно, больше двух часов.

Когда они сошли на сушу, отец опустился на четвереньки, поцеловал землю и возблагодарил Аллаха. Потом они, спотыкаясь, побрели по каменистому серому берегу. Махмуд щурился на холмы, возвышавшиеся поодаль. Немного погодя он понял, что это не настоящие холмы.

На камнях громоздились груды и груды спасательных жилетов. Целые горы, простиравшиеся по побережью. В точности как кучи мусора в Алеппо, на Лесбосе валялись спасательные жилеты, которые бросили беженцы, доплывшие сюда раньше Махмуда. Это они оставили теперь уже не нужные вещи, чтобы идти дальше.

На берегу лежали тела людей, не переживших ночи в море. Их не успела вовремя спасти береговая охрана. В основном мужчины, несколько женщин. И ребенок.

Мать Махмуда поспешила к младенцу, выкрикивая имя дочери. Махмуд побежал за ней. Но это оказалась не Хана. Другая девочка утонула, ее легкие были наполнены водой. Мать Махмуда плакала, уткнувшись в плечо сына. Грек в мундире отодвинул обоих и отметил очередную погибшую в маленькой записной книжке. Подсчитывал ежедневный урожай смерти.

Махмуд поплелся прочь. Тело онемело так, словно он вновь очутился в ледяной воде.

Мать стала обходить всех беженцев, прибывших ночью, спрашивать, не видел ли кто-то малышку Хану. Но все было напрасно. Лодка с ней исчезла. Либо она добралась до острова и пассажиры уже разбрелись, либо судно тоже потерпело крушение на скалах.

Мать упала на колени и разрыдалась. Муж обнял ее, давая выплакаться.

Махмуда мучили угрызения совести. Хана по-прежнему была бы с семьей, не уговори он кого-то в лодке взять ее. Или могла умереть, пробыв в воде два часа.

Так или иначе, они ее потеряли.

– Махмуд, – тихо сказал отец, подняв голову, – осмотри другие тела и посмотри, не подойдет ли нам чья-нибудь обувь.

Йозеф хотел стать невидимкой.

Как только пассажиры узнали, кто вчера прыгнул за борт, каждый останавливался, чтобы выразить ему соболезнования. И сказать, что все будет хорошо.

Но как могло быть хорошо? Как вообще может быть хорошо?

Йозеф стоял у поручня на палубе А, в том месте, откуда прыгнул отец. Море внизу больше не было пустым: его усеяли маленькие моторные лодки и шлюпки. В некоторых сидели репортеры, они выкрикивали вопросы и пытались сделать снимки судна. В других предлагали связки бананов и мешки с кокосовыми орехами и апельсинами. Пассажиры палубы С бросали деньги, и кубинские полицейские, которые охраняли трап у верхушки и подножья, передавали им фрукты.

Позже стали прибывать родственники тех, кто еще томился на теплоходе. В основном мужчины, добравшиеся на Кубу заранее, чтобы найти работу и жилье для семьи. Один каждый день приносил маленького белого песика и показывал жене, а та в ответ махала рукой.

Лодки с родственниками подходили достаточно близко, чтобы семьи могли переговариваться. Но к самому борту теплохода их не подпускали. Теперь, после истории с отцом Йозефа, «Сент-Луис» был окружен катерами кубинской полиции. Они держали суда спасателей на расстоянии и следили за теми, кто пытался прыгнуть в море, навстречу свободе.

Или смерти.

По ночам катера кубинской полиции освещали теплоход прожекторами, а члены команды «Сент-Луиса» по приказу капитана патрулировали палубы, чтобы предотвратить самоубийства.

– Эвелин, смотри! Папа! – закричала Рената, стоявшая у поручня в нескольких футах от Йозефа. Она старалась показать сестре одну из маленьких шлюпок.

– Где? Я не вижу! – заныла Эвелин.

Но Йозефа больше интересовал небольшой полицейский катер, огибающий флотилию лодок, чтобы подойти прямо к «Сент-Луису». Любой посетитель становился поводом для обсуждений, и скоро по судну распространилась новость, что прибыл кубинский полицейский, который спас отца.

Йозеф побежал вниз за сестрой и матерью, и вместе они поспешили в общий зал, где собрались пассажиры и члены команды, чтобы приветствовать кубинца, как героя. Они кричали, хлопали его по спине, пожимали руки. Он впервые вернулся на судно с того самого вечера. Семья Ландау старалась хорошенько разглядеть его поверх голов других пассажиров. Мать плакала, прижимая руку ко рту. А Йозеф испытывал глубочайшее уважение. Ведь этот человек спас отцу жизнь.

Полицейский казался искренне польщенным. Он был невысоким, но крепким, с оливковой кожей, широким лицом и густыми усами. Он носил синие брюки, серую рубашку с эполетами и серым беретом в тон. На поясе висели кобура и дубинка. Им сказали, что его зовут Мариано Падрон.