Алан Гратц - Беженец

Внутри бушевали эмоции. Изабель была рада увидеть брата после долгого ожидания, но вдруг испугалась. Она боялась за мать, которой предстоит рожать в разваливающейся лодке, посреди океана. И впервые забеспокоилась о том, как изменит ее семью появление нового человека.

– Да. По-моему, я рожаю, – спокойно сообщила мать. – Но схватки только начались. Изабель появилась на свет через десять часов после начала схваток, помнишь?

Изабель раньше не слышала, чтобы мать говорила о родах. Ей было и любопытно, и немного странно.

– Как вы его назовете? – спросил Иван.

Родители переглянулись.

– Мы еще не решили, – сказала мама.

– У меня есть кое-какие идеи. Если хотите, – не унимался Иван.

– Мы никого не назовем в честь игроков «Индустриалес», – заявила Изабель.

Иван показал ей язык.

Они на время затихли. Изабель продолжала наблюдать, как оранжевый горизонт становится фиолетовым, а потом темно-синим. Родится ли ее маленький братик в море или в Америке? Будет ли завершением песни новая жизнь в Майами? Или все закончится трагедией: дрейф в океане, без бензина, смерть от жажды в огромной атлантической пустыне соленой воды?

– Эй, мы никак не назвали нашу лодку, – вспомнил Иван.

Все сначала застонали, а потом засмеялись.

– И что? – улыбнулся Иван. – Всякое хорошее судно нуждается в названии.

– Думаю, все согласны, что это не слишком хорошая лодка, – вздохнул сеньор Кастильо.

– Но разве не она везет нас в Америку? К свободе? – возразил Иван. – Она заслуживает названия.

– Как насчет «Фидель»? – пошутил Луис, топнув по лужице так, что вода плеснула на лицо Кастро.

– Нет-нет, – отмахнулся отец. – «El Ataud Flotante» – «Плавающий гроб».

Изабель поежилась. Не смешно. Особенно потому, что мать скоро родит.

– Слишком точно, слишком точно, – согласилась сеньора Кастильо. – Как насчет «Me Piro»?

Это было кубинское жаргонное выражение. «Меня здесь нет».

– «Chao Pescao»! – предложила мама, и все рассмеялись. Точный перевод выражения был «Прощай, рыба». Но на Кубе все просто говорили это друг другу при расставании.

– «Сент-Луис», – тихо сказал отец. Все ненадолго замолчали, пытаясь понять смысл шутки. Но никто так и не понял.

– Как насчет «El Camello»? – спросил Луис. «Верблюдами» называли уродливые горбатые автобусы, которые передвигались только на тракторной тяге.

– Нет-нет, – раздраженно буркнул Иван. – Название должно быть хорошим. Вроде… – Он слегка подпрыгнул и охнул.

– Что? – удивилась Изабель, но тоже подпрыгнула, когда что-то твердое ударилось об ногу.

– Акула! – завопил дед Изабель с другой стороны лодки. – Акула!

Вода вокруг Ивана превратилась в темно-красное облако. Изабель закричала. Что-то снова толкнуло ее, и она схватилась за борт, чтобы выбраться из воды. Руки и ноги тряслись, в груди разрасталась паника. Отец схватил Изабель за талию, и они повалились в лодку. Амара и мама помогали сеньоре Кастильо, которую выталкивал из воды Лито. Изабель и отец встали на колени и вытянули деда. Луис и сеньор Кастильо выкрикивали имя Ивана, поднимая на борт его обмякшее тело.

Его правая нога походила на кровавую кашу. На коже виднелись мелкие укусы, словно его атаковала целая стая акул. Огромные куски были вырваны, а на их месте зияли красные раны, открывавшие мышцы и кость.

Изабель отпрянула и едва не упала за борт. Она в жизни не видела такого ужаса. Ее затошнило.

Сеньора Кастильо рыдала. Иван был так перепуган, что не закричал. Челюсть отвисла, глаза словно затянуло пленкой. Из раны на бедре, как из садового шланга, струилась кровь. Изабель видела, как белеет лицо Ивана, но не могла сказать ни слова.

– Жгут! – крикнул Лито. – Нужно остановить кровь!

Отец сорвал ремень с пояса, и Лито затянул его на ноге Ивана так высоко, как только удалось. Но кровь по-прежнему текла, окрашивая все в лодке в тошнотворный темно-красный цвет.

– Нет! НЕТ!!! – кричал сеньор Кастильо. На его глазах жизнь покидала Ивана.

Изабель тоже хотелось кричать, но она словно окаменела. Она ничего не могла сделать. И никто ничего не мог. Иван был мертв.

Луис завопил от ярости и выхватил из кобуры пистолет.

БУМ! БУМ! БУМ!

Он стрелял и стрелял в плавник, круживший вокруг лодки. Раз, другой, третий.

– Нет! – воскликнул Лито, схватив Луиса за руку прежде, чем тот успел снова выстрелить. – Кровь в воде привлечет новых акул.

Слишком поздно. Появился второй плавник. Третий. Скоро безымянная лодчонка была окружена.

Они оказались в ловушке собственной тонущей тюрьмы.

Махмуд оказался в очередном лагере. Вымощенная плитами парковка на пристани в Лесбосе была забита палатками с округлым верхом, продававшимися в магазинах спорттоваров. Они были многоместными, цветастыми: голубыми, зелеными, белыми, желтыми, красными. Их предоставили греческие сотрудники организации по оказанию помощи беженцам. Они знали, что прибывшим негде остановиться в ожидании парома из Афин.

Мокрая одежда сушилась на велосипедных стойках и дорожных знаках. Беженцы собирались вокруг лагерных печей и плиток. В отличие от Килисского лагеря, где слышались песни и смех, здесь над палатками, подобно туману, расползались тихие скорбные шепотки.

Махмуд ничему не удивлялся, в его семье царило такое же настроение. Беженцам следовало бы радоваться: наконец-то они в Греции, где позволят купить настоящие билеты на настоящий паром, идущий на европейский материк. Но слишком многие потеряли кого-то из любимых в море – после такого сложно быть счастливыми.

Мать переходила из палатки в палатку, расспрашивая о Хане. Махмуд ей помогал: в конце концов, это он виноват в пропаже сестры. Но нигде ее не было. И они не нашли никого из той шлюпки, которая увезла Хану.

Беженцы прибывали и убывали, но палатки оставались, и мать настояла, чтобы они пропустили сегодняшний и следующий паромы в Афины: так можно было расспросить вновь появившихся, не знают ли они хоть что-то о ее дочери. Но никто ничего не знал.

Махмуду было так же плохо, как в шлюпке. Он не мог смотреть на мать. Она ДОЛЖНА винить его за потерю Ханы. Он и сам себя винил. Ночами не спал, представлял, как шлюпка рвется на острых скалах, как Хана падает в воду. И рядом нет родных, чтобы ей помочь.

Мать хотела остаться на пристани подольше. Не желала уезжать, пока не узнает, где сейчас Хана. Но папа сказал, что нужно двигаться дальше. Невозможно предугадать, когда паромная линия вдруг запретит продавать билеты беженцам или Греция решит отослать всех на родину. Они должны идти вперед, иначе умрут. Хана, возможно, отплыла раньше, на утреннем пароме, который они пропустили в первый день. Или…